Как же обстояли дела с откровенным сатанизмом в декадентстве? В ту пору преобладало мнение, что между этими двумя явлениями определенно существует связь. Иногда сам декаданс называли буквально сатанинским — как это делал австрийский врач и журналист Макс Нордау (1849–1923) в своей главной работе, направленной против декадентства и озаглавленной «Вырождение» (1892)[1250]. Нордау пытался патологизировать все направление, и заметное место в его рассуждениях отведено сатанизму. Нордау задался целью доказать, что об упадке народа можно судить по прискорбной безнравственности, к которой скатились современная литература и искусство. Пространное обличение Нордау было переведено на несколько языков и стало одной из самых востребованных книг в Европе 1890‐х годов. Но, сам того не зная, автор бестселлера сумел не только возбудить праведный гнев поборников нравственности, но и разрекламировать тех самых писателей и художников, на которых он нападал. В итоге во многих странах публика осознала, что их творчество представляет собой особую «школу», и, вероятно, прежде малоизвестных авторов тоже начали охотно раскупать[1251] [1252]. Нордау много раз повторял, что декадентству присущ сатанизм, и, например, говоря о последователях прерафаэлитов, этих «истерических дегенератах», заявлял, что они «восхваляли противоестественные пороки, преступления, ад и черта, подражая Суинберну»[1253] [1254]. Этот примитивный подход чувствуется даже в его восприятии внешнего облика декадентов. Например, он цитирует чье-то описание, где говорится, что Верлен был похож на «состарившегося злого духа»[1255]. Многие из этих художников и писателей, заверяет нас Нордау, — маньяки-эготисты. А человек такого типа подвержен пристрастию

к злу и к преступлению. Эготист сочувствует другим лицам, разделяющим его настроение, совершает преступления, когда только может удовлетворить своей склонности, и даже признает за ними то обаяние красоты, какое для нормального человека имеет только добро[1256].

По мнению Нордау, декаденты отличаются от обычных преступников лишь тем, что довольствуются мечтательством и писательством. Рассуждая о поэтах-парнасцах (к этому объединению принадлежали, например, Верлен, Малларме и другие, позже примкнувшие к декадентским кругам), он заверяет нас, что «они холодны и равнодушны к добру, но любят зло, которое их прельщает, подобно тому как добро прельщает нормального человека»[1257]. В ходе длинного и подробного рассуждения о Бодлере он утверждает, что общая ненормальность характера, свойственная подобным авторам, смешиваясь с «тем мистицизмом, которого никогда не чуждается дегенерат», неизбежно приводит к сатанизму: «Понятно, что пристрастие к дурному может принять форму поклонения черту, демонизма только в том случае, если психопатический субъект — человек набожный, если он верит в сверхъестественное»[1258]. Нордау резко отметает возражения поэта, отрицавшего обвинения в сатанизме: «Уверения Бодлера, что его демонизм — не что иное, как заученная роль, не имеют значения»[1259]. Подобные отговорки «не обманут психолога», который понимает: Бодлер — сатанист, как бы он ни оправдывался. Далее, Нордау называет и осуждает еще несколько авторов, которые, по его словам, бросились вслед за Бодлером прославлять Сатану: это Жан Ришпен, Вилье де Лиль-Адан и Барбе д’ Оревильи. Последние двое, заявил он, «создали поэзию, напоминающую самые дикие показания средневековых колдуний во время пытки». В «Дьявольских повестях» Барбе д’ Оревильи, писал он, «мужчины и женщины предаются самому отвратительному разврату, постоянно взывают к черту, восхваляют его и служат ему»[1260]. Вот какие взгляды на декадентство распространялись среди широкой публики. В самых недвусмысленных выражениях Нордау объяснял своим читателям, что подобные писатели — дьяволопоклонники, даже если сами отрицают это, и что они превозносят зло. Конечно же, его разбор — карикатура самого грубого пошиба, однако многие принимали его всерьез, особенно те, кто сам толком не читал ругаемых и причисляемых к сатанистам авторов.