Женоненавистничество, андрогиния и демонические женщины в декадентстве

Женоненавистничество, андрогиния и демонические женщины в декадентстве

Некоторые исследователи предпочитали видеть в роковых женщинах, столь часто встречающихся в декадентских произведениях, главным образом реакцию на ту угрозу, которая, по мнению мужчин, исходила от «новых женщин». Не считая этого сдвига в гендерных ролях, высказывалось предположение, что такое поношение женщин стало неизбежным следствием декадентского мироощущения вообще. Жан Пьерро считал, что неприязнь к природе и похвала всему искусственному, распространенные среди декадентов, вполне логично привели их к «антифеминизму, так как женщина олицетворяет природу». Важными источниками вдохновения здесь послужило женоненавистничество Шопенгауэра и опять-таки Бодлера. В скандально известном фрагменте из интимных дневников «Мое обнаженное сердце» (опубликованы посмертно в 1887 году) Бодлер противопоставлял омерзительную женщину восхитительному денди:

Женщина противоположна денди. Стало быть, она отвратительна. Женщина испытывает голод — и хочет есть; испытывает жажду — и хочет пить. Когда у нее течка, она хочет отдаться. Прекрасное достоинство! Женщина естественна, то есть омерзительна[1280].

Ассоциация «женщина — дьявол» несколько раз всплывает в «Цветах зла». В стихотворении «Превращения вампира» описывается вампирша, которая сравнивается со змеей. И это змееподобное создание насмешливо заявляет, что она «сумела бы на ложе, полном нег, / Бессильных Ангелов поработить навек»[1281]. Похожие змеиные метафоры, сочетаясь с ведьмовским образом, пускаются в ход и в стихотворении «Прекрасный корабль». А в «Беатриче» бодлеровский рассказчик описывает видение, в котором над ним глумятся похожие на карликов демоны, а под конец его ждет сюрприз:

У Гюисманса в «Наоборот» тоже немало женоненавистнических пассажей такого же рода. Злопыхательствуя против природы, дез Эссент долго смакует мысль о том, что человеческая изобретательность намного превзошла самое изысканное, как принято считать, творение природы — женщину, породив, по его мнению, намного более блестящую красавицу — локомотив![1283] Опять-таки женщина здесь предстает воплощенной природой, полярной противоположностью мужчины — утонченного эстета. А еще она объявляется умственно неполноценной. В прологе, в том абзаце, где размышления рассказчика незаметно переходят в мысли дез Эссента, недвусмысленно говорится о «врожденной глупости женщин»[1284]. Единственные женщины, по-видимому, по-настоящему привлекающие дез Эссента (и Гюисманса), — это те, что изображаются в искусстве как воплощение вселенского зла — например, Саломея с картин Гюстава Моро. Эту демонизацию женского пола подтверждал и сам Моро в описании своей картины «Химеры» (1884), которое часто цитировали критики той эпохи. Художник говорил, что это изображение «женщины в ее первозданной сути», то есть «существа без мысли, одержимого тягой к неизвестному, к тайне, влюбленного во зло, в обличье порочного и дьявольского соблазна». Далее художник объяснял, что у женщин на его картинах «в ушах поныне звучат коварные наставления змия» и что это «существа с погубленными душами, ждущие у обочины этого блудливого козла, обуянного похотью, чтобы поклоняться ему»[1285] [1286]. В самом деле, понятие о женщине как о дьявольском создании в буквальном смысле было вполне живо в изобразительном искусстве — и не только в творчестве таких художников, как Моро и Фелисьен Ропс, которых хотя бы можно отнести к ближайшему окружению декадентов. Среди других типичных примеров, иллюстрирующих живучесть этой идеи, — картины Альфреда Кубина «Сотворение женщины» (ок. 1900–1905) и Отто Грейнера «Дьявол показывает женщину народу» (1897)[1287].