«Вид поэзии, посвященный дьяволу»? Декаданс и религия

«Вид поэзии, посвященный дьяволу»? Декаданс и религия

Предметом типичного интереса декадентов не раз называли проблему «смерти Бога» (и вызванную ею утрату четких метафизических и этических ценностей), однако трудно определить, как именно они подходили к решению этой проблемы[1244]. Камински спрашивала: «Действительно ли декаданс — проявление глубокой религиозной обеспокоенности, или же средство, каким человеческая воля бросает вызов и противится природе?»[1245] Ответ, с нашей точки зрения, снова двоякий: и то и другое. Невозможно сделать одно общее утверждение об отношении к религии, которое будет верно для всех авторов, обычно причисляемых к декадентам. Некоторые из них были атеистами или скептиками, некоторые — глубоко религиозными (хотя обычно и довольно неортодоксальными) католиками, другие — эзотериками. Примечательно, что (как уже говорилось) некоторые декаденты, даже выходцы из протестантской среды, в конце концов обращались в лоно католической церкви. Среди первых имен, какие приходят на ум, — Обри Бёрдслей, Рене Вивьен и Ж.-К. Гюисманс (последний, конечно же, не происходил из протестантской семьи). Когда речь заходит о религиозности или же нерелигиозности декадентов, похоже, единственным объединяющим фактором является любование обрядовостью и пышным церемониалом религии. Это нисколько не удивляет, если вспомнить, что декадентов всегда очень привлекали маскарадные костюмы и декорации.

В некоторых случаях эстетская одержимость религией могла перерастать и в диковинные обрядовые практики. Например, граф Эрик Станислав Стенбок (1860–1895), второразрядный декадентский автор, соорудил в своем лондонском доме странный алтарь и разработал свою личную теологию, в которой перемешались буддизм, «идолопоклонство» и католичество[1246]. Художник Симеон Соломон рассказывал, что однажды, побывав у графа, он стал свидетелем того, как хозяин дома «размахивал серебряным кадилом перед алтарем, покрытым лилиями, миртовыми ветвями, зажженными свечами и алтарным светильником с ароматным маслом»[1247]. Похожие эстетские алтари воздвигались тогда по всей Европе. Например, в доме бельгийского художника Фернана Кнопфа в Брюсселе имелся алтарь, посвященный Гипносу[1248]. Его германский коллега Франц фон Штук (1863–1928) воздвиг алтарь греху на своей мюнхенской вилле (об этом мы еще поговорим). Алтари такого рода — посвященные или греху, или мрачноватым античным божествам вроде Гипноса — превращали обычный дом в подобие храма. Они — типичный сплав личного, художественного и религиозного начал, характерный для декадентских кругов. Художник Фелисьен Ропс (1833–1898) пестовал свою сатанинскую личину и даже изображал себя в облике дьявола (об этом мы тоже вскоре поговорим подробнее). То же слияние личности художника с изображаемым им злом наблюдалось и в автопортрете Гюстава-Адольфа Мосса (1883–1971) со змеей, обвившей шею живописца; и в демонических позах Пшибышевского, который любил разыгрывать роль Сатаны[1249]. В каком-то смысле подобные автопортреты и ролевые игры служат шутливыми заявлениями о переходе на сторону дьявола и, как минимум, противоречат утверждениям художников о том, что они — моралисты, осуждающие сатанизм и демонических роковых женщин.