Что бы ни говорил Нордау, никого из этих писателей нельзя отнести к сатанистам. Например, в «Дьявольских повестях» Барбе д’ Оревильи нет буквальных призывов к Сатане[1261]. Что поражает в большинстве декадентских текстов (начиная с протодекадентских произведений, вроде стихов Бодлера 1850‐х годов, и заканчивая поздними, написанными уже в 1920‐е годы, сочинениями Ганса Гейнца Эверса), так это то, что семантическая инверсия — объявление зла добром, боли удовольствием, декаданса явлением похвальным, а не тем, с чем стоит бороться, и так далее — не доводится сколько-нибудь последовательно до конца. Это относится и к декадентскому сатанизму, бунтарские намерения которого сильно преувеличивал Нордау, а вслед за ним и некоторые исследователи. Например, Саймон Уилсон заявлял, будто декаденты видели в Сатане символ «свободы от тех ограничений, что налагаются на человека христианским Богом и отражаются в различных официальных институтах христианских стран, и противодействия им»[1262]. Это отчасти верно, но Уилсон не стал упоминать о том, что декаденты чаще всего очень неоднозначно высказывались о желательности такой абсолютной свободы. В действительности не все декаденты (да что там — лишь очень немногие) испытывали абсолютную симпатию к дьяволу. Некоторые английские романтики, при всей их нерешительности, на деле были гораздо более последовательны в своих люциферианских наклонностях, а также и в революционных убеждениях. Кроме того, декаденты часто любовались Сатаной как символом зла и греха, а не как эталоном праведного бунта против церкви, враждебной прогрессу. И здесь они в основном следовали двойственной природе той фигуры, контуры которой обрисовал Бодлер.

В своем самом знаменитом стихотворении «Литании Сатане» из сборника «Цветы зла» (1857) Бодлер использует мотивы, взятые из арсенала романтического сатанизма, но добавляет к ним и свежую ноту: он действительно обращается к дьяволу, придав своим излияниям форму настоящей молитвы. Поэт называет Сатану целителем человеческих душ от тревог, однако во всех его словах ощущается какая-то двусмысленность, которая бросается в глаза даже больше, чем у романтиков. Сатана связан со смертью, и, выступая в роли культурного героя, он научил людей мешать селитру с серой, то есть изготавливать порох: пожалуй, не самый светлый поступок. Да, пожалуй, он защитник униженных и оскорбленных, но благодеяния, какими он одарил человечество, довольно подозрительны. И все же «Литании» — стихотворение беззастенчиво просатанинское (хоть и в этом можно увидеть иронию), и через каждые две строки в нем звучит рефрен: «Сатана, помоги мне в безмерной беде!»[1263] В концовке, названной «Молитва», Бодлер восхваляет Сатану как бога мудрости и дает аллюзию на миф о грехопадении: