Это — один из нескольких примеров того, как декаденты откровенно воспевали и прославляли демоническую женственность или роковых женщин как нечто достойное похвалы, желанное или в каком-то смысле положительное. Это прославление мы видим в нескольких известных стихотворениях Алджернона Суинберна (1837–1909), которого, пожалуй, следует отнести к протодекадентам. Наверное, самое знаменитое из них — его садомазохистская «Долорес» (из первой части «Поэм и баллад», 1866). Как это свойственно поэзии Суинберна, там присутствует множество элементов, отсылающих к религиозной символике и литургии, однако хвала возносится отнюдь не Богу, Христу, Деве Марии или доброте, а порочной женственности. Прославляя все пагубное и зловещее, Суинберн попутно противопоставляет христианство язычеству с его более снисходительными к грехам богами:

Благодаря своей возлюбленной Долорес лирический герой «от дальнего портала перешел / к святилищу, где грех — молитва»[1342]. А там он молит: «Добродетели наши прости нам, прости нас, / О Дева мучений»[1343]. Это пример того, как Суинберн переворачивает с ног на голову христианские концепции, а в данном случае — «Отче наш» (с мольбой об отпущении грехов). Лирический герой обращается к своей «Деве мучений», Долорес:

Образ Долорес постоянно сливается и с Девой Марией, и с демоническим началом (последнее ощущается, например, в строчках «Пена каплет с языка змеиного, / Змеи неги пенятся» и в заявлении: «Еще мы узнаем, не рай ли в аду»)[1345].

В живописи того периода можно найти много других наглядных иллюстраций подобного подхода. Например, «Идол порочности» (1891) Жана Дельвиля (1867–1953), где в изображении демонической женской фигуры использованы элементы, отсылающие к каноническим мадоннам: нимб, фронтальная перспектива снизу и так далее. Дельвиль явно не относился к тем живописцам, кто прославлял зло и тьму, и тем не менее в его произведениях часто подчеркивается их привлекательность и красота, причем посредством такой сакрализации, которая окутывает образы вроде «Идола» какой-то таинственной нечестивой атмосферой. Еще показательнее различные варианты картины Франца фон Штука «Грех» (1891), где изображена выглядывающая из глубокой тени распутница, обвитая змеей. Колонны, стоящие по обе стороны от нее (на самом известном варианте картины), по замечанию Гудрун Кёрнер, подчеркивают культовый характер этого образа. В другом варианте, кощунственно занимая место христианского церковного престола, «грешница» лежит посередине так называемого «алтаря художника», сооруженного фон Штуком у себя на большой мюнхенской вилле[1346] [1347]. Картина норвежского художника Эдварда Мунка «Грех. Женщина с рыжими волосами и зелеными глазами» (1902) пронизана тем же духом, что и «Грех» фон Штука, в ней грех тоже воплощен в женском обличье. Можно даже сказать, что антропоморфизация этого понятия превращает его в некое божество[1348].