Знаменитая серия Ропса из пяти эстампов, «Сатанисты» (1882), — самая пространная из его работ на тему отношений дьявола с женщинами[1364]. На первом листе (он называется «Сатана, сеющий плевелы») дьявол — похожий на гротескного нескладного крестьянина-сеятеля, в широкополой шляпе и деревянных башмаках — шагает по крышам современного Ропсу города и разбрасывает голых женщин, вынимая их из кармана своего передника. Понимать это, конечно же, следует так, что женщины — сатанинское проклятье для человечества, или, на худой конец, что Сатана делает свое дело, прибегая к помощи худших представительниц женского пола. Вторая гравюра, «Похищение», — необычайно скабрезное изображение полета ведьмы по воздуху, где она мчится не на метле, а на спине дьявола (у которого вместо пениса — розовая змея). Метлу же Сатана засовывает ей во влагалище, что, вероятно, навеяно идеями из «Молота ведьм», где говорится о ненасытной похоти женщин, толкающих их к дьяволопоклонству. Насколько можно судить, например, по «Холодным дьяволам» и по первому варианту фронтисписа к книге «С потерянным сердцем», эта плотская связь и была той стороной сатанизма, которая больше всего интересовала художника. На гравюре «Идол» Ропс изобразил сатанистку, взобравшуюся на пенис увенчанного лавровым венком изваяния Сатаны (эта сцена ритуального совокупления с истуканом, возможно, навеяна описаниями шабашей в «Ведьме» Мишле), а по обеим сторонам от идола стоят две фаллообразные колонны с грудями и козлиными копытами у основания и с пламенем, вырывающимся из наверший-пенисов. Надо всей этой сценой реет торжественная и мрачная таинственность, создаваемая храмоподобными декорациями и не то вечерним, не то предрассветным небом — разумеется, на цветных вариантах гравюры (она существует и в черно-белом варианте). Ропс, как он это часто делал, добавил сюда одну деталь — современные туфли на высоких каблуках, — которая сразу же проясняет, что все изображенное происходит не в какой-нибудь далекой древности и что перед нами женщина нашего времени. На гравюре «Жертвоприношение» женщина с закрытыми глазами распростерта на алтаре, а в нее проникает змееподобный пенис Сатаны, надевшего череп какого-то животного в качестве нагрудника и окруженного парящими амурчиками с черепами вместо голов. На барельефе мраморного жертвенника, на котором лежит женщина, изображена женщина-скелет, мастурбирующая при помощи кости, — вот типично декадентское переплетение Эроса и Танатоса. Наконец, на «Голгофе» мы видим распятого на кресте дико ухмыляющегося Сатану с возбужденным членом. Нижняя часть тела у него козлиная, а его ноги затягивают на шее женщины удавку из ее собственных волос. Все это происходит в какой-то багровой комнате, среди множества горящих свечей, и руки у женщины раскинуты, как у Христа. Как и «Идол» и «Жертвоприношение», эта сцена перегружена ритуальными атрибутами и демонстрирует, что сатанинский обряд совершается в изощренной, «цивилизованной» обстановке: здесь и речи нет о деревенских ведьмах. На двух предыдущих гравюрах фон скорее условно-классический, что в очередной раз демонстрирует типичное для той эпохи смешение греко-римской мифологии и сатанизма.