Судя по этому предмету, актриса даже вне сцены любила появляться на людях со всякими причудливыми и шокирующими вещицами. Одним из ее излюбленных и самых затейливых аксессуаров была шляпка, украшенная чучелом летучей мыши[1775]. Ходили скандальные слухи о том, что Бернар имела привычку спать в гробу. Подробности этой истории остаются неясными, но гроб действительно существовал, и она даже возила его с собой, когда отправлялась на гастроли. В 1893 году актриса сфотографировалась лежащей в нем — и получила неплохую прибыль от продажи этого снимка в формате открытки[1776]. Среди наиболее ценных предметов, принадлежавших Бернар, был настоящий человеческий череп, подаренный ей Виктором Гюго — с одним из своих стихотворений в качестве автографа[1777]. По словам Мухи, Бернар «не гналась за модой, она одевалась в соответствии с собственными вкусами», а еще он замечал, что «она вернее всех умела выразить внешними средствами суть своей души»[1778]. Тут впору задуматься: какова же должна быть душа у человека, если он выражает ее суть, надевая шляпу с чучелом летучей мыши или змеиный браслет, придуманный Мухой? Бернар сознательно пыталась преподносить себя, саму свою личность, как произведение искусства, и в причудливом содержании ее гардероба и ее шкатулки с украшениями следует видеть средства достижения этой «культивируемой запоминаемости»[1779].

Органичную часть этой затеи представлял собой и не менее колоритный дом Бернар — где бы он ни находился в разное время ее жизни. Поэта Пьера Лоти завораживала спальня актрисы — «пышная и траурная», где «всё — стены, потолок, двери и окна — было занавешено черным китайским атласом, расшито летучими мышами и мифическими чудищами». Еще он заметил знаменитый гроб, человеческий скелет, который Сара называла Лазарем, и «зеркало в полный рост, обрамленное черной бархатной каймой, а на его раме — чучело настоящего вампира с распростертыми мохнатыми крыльями»[1780]. Это причудливое жилище — в различных его воплощениях по разным адресам — становилось предметом обсуждения во множестве газетных и журнальных статей и составляло неотъемлемую часть легенды, окружавшей Бернар. Оно демонстрировало, как в художественном замысле Бернар переплеталось личное и публичное, частная жизнь и игра, — и как в этом смешении охотно участвовали пресса и зрители. Статья, опубликованная в 1891 году в журнале The Decorator and Furnisher («Декоратор и мебельщик»), свидетельствует о том, насколько тесно оказались связаны человек и занимаемое им место. Автор статьи, Морис Гиймо, рассказывал, как «на огромном диване… с бронзовыми капителями, украшенными рельефами змей, возлежала сама чародейка»[1781]. В этой статье ее дом предстает театральными декорациями: это жилище ведьмы, которую, словно замершая и слегка зловещая «живая картина», окружают змеи. Схожими впечатлениями поделился и английский художник Уолфорд Грэм Робертсон, описав, как входили в комнату актриса и один из ее питомцев: «Таинственная, облаченная в белое Сара, спускавшаяся по ступеням в мастерскую с рысью, бесшумно скользившей возле нее, так напоминала Цирцею, что невольно хотелось оглядеться по сторонам — нет ли поблизости свиней»[1782]. Что характерно, в вышеупомянутой статье предметы, созданные самой Бернар, упоминались особо и как бы сливались с ее образом: она показывает автору статьи изваянную ею статуэтку купидона, опирающегося на косу, и журналист размышляет о том, что «и ее саму можно было бы изобразить в виде купидона с этой безжалостной косой и со скошенными ею бесчисленными жертвами, лежащими вокруг — сердцами мечтателей, поэтов и художников»[1783].