В гостиной Нассрин разглядывала мою картину с райскими птичками и грызла ногти с сосредоточением человека, привыкшего грызть ногти с раннего детства. Помню, я подумала – и как я раньше не догадалась, что она из тех, кто грызет ногти; должно быть, ей стоило больших усилий сдерживаться и не делать этого на занятиях.

Услышав мой голос, она резко обернулась и инстинктивно спрятала руки за спину. Чтобы развеять неловкость, возникшую в комнате с ее появлением, я спросила ее, что она будет пить. Спасибо, ничего, ответила она. Она не сняла накидку, лишь расстегнула ее; под накидкой на ней была белая блузка, заправленная в черные вельветовые брюки. Она была в кроссовках, волосы стянуты в хвост. Красивая девочка, юная и хрупкая, она ничем не отличалась от других таких же девочек в любом другом городе мира. Она тревожно переминалась с ноги на ногу, и я вспомнила день, когда увидела ее впервые – это было почти шестнадцать лет назад. Нассрин, постой-ка немножко здесь, тихо сказала я. А лучше сядь. Сядь, пожалуйста – хотя нет, давай спустимся вниз, в мой кабинет; там нас никто не потревожит.

Я пыталась отсрочить наш предстоящий разговор. Мы зашли на кухню. Я протянула ей вазу с фруктами, поставила на поднос кувшин с водой, два стакана и тарелки. Спускаясь по лестнице, она наконец выпалила: я уезжаю. По опыту общения с Нассрин я знала, что не стоит демонстрировать излишнее удивление, это еще сильнее выбьет ее из колеи. Куда ты едешь, спросила я? В Лондон, поживу немного с сестрой. А как же Рамин? Мы стояли у двери кабинета. Она подождала, пока я открою, по привычке переминаясь с ноги на ногу, точно ни одна из ее ног не хотела брать на себя ответственность и нести груз ее тела. По ее бледности и удивленному выражению лица я поняла, что задала неправильный вопрос. У нас все кончено, пробормотала она, и мы вошли в кабинет.

Но как ты покинешь страну, спросила я, когда мы сели – она спиной к окну, а я – на диван у стены, где висела большая картина, слишком большая для такой маленькой комнаты – пейзаж с изображением Тегеранских гор. Незаконно, ответила она. Загранпаспорт мне по-прежнему не выдают. Придется добраться до Турции по суше, а там уж ждать зятя, он меня заберет.

И когда? Через неделю, ответила она. Точный день не знаю; мне не говорят. Махшид потом вам скажет, добавила она. Из девочек знает только она.

А с тобой кто-то поедет, спросила я? Нет. Отец против. Но он согласился частично оплатить поездку. Об остальном позаботится сестра – она называет это «спасательной операцией». Отец говорит, что раз я решила осуществить эту безумную затею, пусть сама со всем и разбираюсь. Для него эти люди, что бы мы о них ни думали, – наш народ. Он потерял одну дочь, теперь теряет другую. Говорит, сначала этот кружок, потом ты уезжаешь. Я думала, он не знал про наш кружок, а он, оказывается, знал, просто притворялся, что не знает.