Курт и Роберт могли часами сидеть в креслах у камина, курить, изредка перебрасываясь ленивым словом, как правило, отвечавшим на мысли соседа. Курт листал свои справочники и делал записи, Роб всецело отдавался ленивой дреме; им не было нужды разговаривать вслух: все давно уже было обговорено, обсуждено, и можно было просто помолчать в присутствии друга.

Они умели молчать друг с другом, как никто.

Лучше них молчал только Тим Питерс.

В тот день, буквально перед самым отплытием, когда я решился побеспокоить Курта дурацким вопросом о дурацкой морской болезни, милорд как раз укатил в город, без предупреждения и прихватив с собой Тима. Роберт развлекался как мог: пользуясь отсутствием молчаливого «Цербера», он отыскал бутылку виски и с упоением нажирался, наверстывая упущенное.

Когда я постучал в его спальню, он был недостаточно пьян, чтобы упасть лицом в подушки и уснуть, но возмутительно нетрезв, чтобы контролировать слова и поступки. После долгого воздержания его повело буквально с пары стаканов.

Он обрадовался мне, пригласил войти, выудил из бара второй стакан и наполнил до краев.

– Я совсем забыл про тебя, д.м., видишь, нажираюсь, как заправский алкаш, в одиночестве! Но мы это поправим, зайчонок, мы с тобой выпьем на брудершафт и поцелуемся, обязательно поцелуемся в губы, и станем друзьями навек!

Я проигнорировал идею с брудершафтом и спросил про лекарство от морской болезни, будто не было для меня ничего важнее данной неромантичной проблемы. Роберт замысловато выругался и замахал на меня руками, словно я был наглой назойливой мошкой:

– Патерсон, с таким занудством нужно заниматься муштрой на плацу! Черт возьми, Джеймс, не уподобляйся Дону, будь лапочкой!

Я отнял у него бутылку с остатками спиртного:

– Смотри, Роб, Питерс нянчиться с тобой не будет, даст по губам, так еще две недели к спиртному не притронешься.

– Ой, ну вот только не запугивай, д.м.! Какого хуя напомнил о Тиме, я был почти счастлив, почти забыл! Э… Знаешь, психиатр хренов, когда я сам себя выписал из этой скучной больницы и явился сюда, в тот же вечер напился до чертиков на побережье. Тим меня отыскал и так обработал, что я день пролежал пластом. Вот только по нужде ходил, честно, губы были в кровь и синяки с ладонь. Тим, когда хочет, бывает крайне убедителен, добавки я не потребовал.

Харли пьяно икнул, невольно коснулся пальцами губ и, внезапно подавшись вперед, схватил меня за руки:

– Я не могу уйти с ним в море, Джеймс! Все так запуталось, но он не зовет! Никогда не зовет, в море он один. Совсем один, всегда! Ты присматривай за ним, слышишь? Поклянись мне, д.м., что присмотришь и не дашь заскучать, и натворить глупостей не дашь, я каждый раз подыхаю от беспокойства, когда он там, над пучиной в эти проклятые сентябрьские дни!