– Со мной все в порядке? – нетерпеливо спросил его Курт.

– Более чем, милорд. Ваш мозг функционирует, как швейцарские часы, я восхищен. Проблема в том, что он был аномально активен, а теперь словно впадает в спячку, я не понимаю…

– Надо же когда-то отдыхать, профессор, – хмыкнул Мак-Феникс. – Между прочим, я в отпуске.

Отдохнуть ему не дали. Старичок, оказавшийся редактором принесенного журнала, зазвал Курта на ужин, обещая самое изысканное научное общество; Мак-Феникс, хоть и устал, не смог ему отказать, услышав пару фамилий, произнесенных благоговейным шепотом. Он наспех принял душ, долго копался в гардеробной, придирчиво выбирая костюм, еще дольше укладывал волосы, но в итоге все равно собрал их в хвост и только на этом успокоился.

– Сама элегантность и респектабельность, – прокомментировал я, и он послал мне воздушный поцелуй, подмигнул и скрылся за дверью.

Я отказался его сопровождать. Вооружившись аккуратно сброшюрованными результатами всех тестов, проведенных за три дня, я засел за анализ. Из головы не шел разговор с профессором Зоммером, взявшим меня за локоть и проводившим в кабинет, пока Курт отбивался от редактора.

– Он почти социопат, – спокойно сказал мне профессор. – И он гений. Но, думаю, вы это знали и так. С какой целью вы тестировали пациента?

Я объяснил. Я рассказал ему, что в Великобритании до недавних пор Мак-Феникса считали серийным убийцей. Профессор кивнул:

– Что ж… Социопатия не является доказательством вины, но на фоне улик и свидетельств становится неприятным аргументом. Коллега, я выдам вам все результаты, изучайте. Но поймите главное. Такой мозг – большая редкость, в минуты его наивысшей активности ваш пациент видит мир и людей в виде формул, фигур на шахматной доске, к которым он не испытывает сострадания или приязни. Можно считать это бездушием, полным отсутствием эмоциональной эмпатии, опасной для общества болезнью. А можно задуматься, стоит ли нарушать этот потрясающий дисбаланс, помогающий достичь таких высот в науке, ради его гипотетической чувственности. Вы поняли, коллега? Вас должно вести не сердце, а целесообразность и врачебная этика.

Я понял, но ничего не стал обещать. В конце концов, гением его считали и до встречи с Александрой Тайлер, которая, если верить Харли, сделала его таким. Я хотел его разбудить. Я хотел вытащить Курта из ямы, в которой он себя похоронил после убийства Сандры, я хотел заставить это сердце биться неровно и часто, желательно при моем появлении, и ничего уже не мог с собой поделать. Теперь, когда я знал, что он не социопат, и все, что с ним творится, – лишь последствия психологической травмы, я верил, что он в состоянии снова полюбить. Я не знал, что я потом буду со всем этим делать, зачем мне нужна его любовь, я уже перестал контролировать логичность своих поступков и желаний. Меня тянуло к этому человеку с катастрофической силой, и я надеялся, что притяжение взаимное.