Я задумался, потом сказал жестко и расчетливо грубо:

– Сообщите его светлости, что он козел, каких поискать! Пусть катится ко всем чертям! Запомните, мистер Фариш?

Дворецкий помолчал, потом кивнул:

– Запомню, доктор Патерсон. Я передам милорду, что вы им недовольны.

Я наскоро перекусил на кухне, слегка погрелся у камина, потом прошел к себе и долго, ожесточенно растирался под обжигающим душем, опасаясь заболеть после такой безумной ночки. Я непрестанно матерился сквозь зубы, награждая лорда потоком нелестных эпитетов, какие не решился озвучить в лицо дворецкому, но они так верно раскрывали мое остервенелое состояние, что само проговаривание вслух доставляло почти физическое удовольствие.

– Запомните, мистер Фариш! – смеялся я наедине с потоками горячей воды. – Обязательно запомните, не упускайте возможности пополнить словарный запас!

Наконец, отогревшись, отругавшись, успокоившись, я закутался в банный халат, упал в кровать, сжимая в объятьях подушку, и долго лежал без сна. Слез не было, злость потихоньку угасала, я пытался понять, чего я хочу. Похерить все на фиг, доломать, добить и начать жить заново? Или все-таки попытаться восстановить, что можно, как-то перестроить отношения, еще раз начать их с нуля? Я был недоволен собой, страшно недоволен, я по-прежнему был прав, но я расслабился и забыл, с кем имею дело. Для Мак-Феникса существовала одна правота – его собственная. И если он был неправ, это означало лишь вселенский заговор, что самый мир сошел с ума и ничего не понимает. Я снова забыл, что на него нельзя давить, что нужно работать с ним исподволь, бережно, я с горечью осознавал, что все можно было сделать иначе, без ругани и ультиматумов, просто сдержаться, сдержать свой праведный гнев, но, черт возьми, ну что за мудак, говнюк, да как он смел, зная, что это Мери, моя Мери! Как мог он рассчитывать, что я ему спущу…

Внизу хлопнула входная дверь, раздался внушительный баритон Фариша, пара гневных фраз Мак-Феникса, и я вздохнул с облегчением, только теперь признавшись самому себе, что жду его и волнуюсь, отчего он так долго. Я погасил свет, залез под одеяло; минут через пять дверь в мою спальню открылась, и я понял, каждым нервом своим ощутил, что на пороге стоит Курт, стоит и смотрит, смотрит…

– Вот ведь придурок! – вполголоса выругался он, и я снова разозлился, какого черта он заладил своего «придурка». Дверь закрылась, я слегка шевельнулся, но тотчас понял, что ощущение присутствия, какого-то постороннего сгустка тепла и гневной энергии никуда не делось, и тут Курт хмыкнул и прошел в ванную комнату.