В мою ванную комнату.

Он мылся с тем же долгим, отчаянным остервенением, что и я, шумно плескался и бранился вполголоса, я подумал, что притворяться спящим глупо, включил свет (режим «Полутень»), встал, оделся, открыл форточку, впуская холодный осенний воздух, и закурил, ожидая, что будет дальше.

Мак-Феникс вышел из ванной, молча отобрал у меня подушку и плюхнулся рядом, выуживая из кармана портсигар, прикурил от моей зажигалки и уставился в потолок.

Так мы лежали рядом, курили и молчали, это была патовая ситуация, тупик, мы оба не знали, что нам делать дальше, о чем говорить, да и надо ли говорить. Возможно, секс решил бы проблему, но самый вид Мак-Феникса показывал, что ему не до секса, в сексе он раскрывался, а сейчас ему хотелось захлопнуться в своей скорлупе, застегнуться на все пуговицы, выставить все мыслимые щиты, я знал, что теперь он нескоро позволит к себе прикоснуться, и мне от этого было только больнее.

– Курт, – наконец, позвал я.

– Ну?

– За каким же хреном мы так все усложнили?

– Заткнись, Джеймс, – тихо попросил он. – Мы достаточно наговорили, давай помолчим.

– И что? Думаешь, если мы отмолчимся сейчас, что-то изменится? Срастется заново?

Он вздрогнул, как-то сжался, точно я причинил ему новую боль, и прошептал:

– Я тебя ненавижу!

– Я знаю, – вздохнул я, – но это всего лишь твой извращенный способ выражать симпатию.

Он невесело рассмеялся, но все-таки расслабился. Я многое бы отдал, чтобы вернуться на пять часов назад, и снова видеть его улыбку, я был благодарен ему за то, что он пытается спасти хоть что-то, за то, что он лежит сейчас рядом и ломает себя, чтобы удержаться, удержать. Я понимал, я чувствовал, где он пропадал, он рванул ко мне на Фолей-стрит, и звонил, стучал, и перебудил соседей, пытаясь выяснить, где я, он не мог предположить, что я в моем состоянии поехал к нему, потому что не хотел его терять.

– Курт, – опять позвал я.

– Ну?

– В «Тристан»-то ты меня возьмешь?

Курт улыбнулся одними губами и кивнул:

– Я уже договорился, увы, механизм запущен. Ладно, все, надо поспать.

Он встал, резко, быстро, я не успел его удержать, спохватился, когда он уже стоял у двери:

– Поначалу будет очень тяжело, Джеймс Патерсон, и поблажек, как новичок, не жди, так что можешь жить у меня. Так будет проще для дела, а для нас с тобой это уже не имеет такого значения, так ведь? Спокойной ночи.