Беседовали об эллинизме. Рисую в дневнике кучу смайликов.

Устал и потому на занятиях дал свободную тему, впрочем, я часто их давал, обнаружив верный способ расшевелить Мак-Феникса и выманить его из раковины к людям, но не успели мои ошалевшие от счастья математики выставить привычную теорему Ферма, Харли влез, горя энтузиазмом, и предложил поговорить о Греции. Наблюдать ряд изменений на лицах сотоварищей было верхом утонченного блаженства, тема оказалась не по зубам большинству собравшихся в рабочей зале технарей. Лишь Велли обиженно пробурчал, что эти гады разбавляли хорошее вино водой, а Дон выдал краткую справку о политической нестабильности, после чего взял слово вдохновенный Роберт.

Он завел долгую, проникновенную речь об эстетизме и о гуманизме, он говорил о мире, где боги – как люди, и люди – как боги; все, что было в людях прекрасного, все, что намекало о познании себя через природу, шло от эллинов, но прямолинейный Рим присвоил достижения греков, не научившись их ценить, и лучше бы, о, много лучше бы туманным Альбионом правил его первый завоеватель Геракл, а не пришедшие намного позже римские когорты.

При когортах все несколько оживились, предвкушая возможный переход к геометрии, но Роберт вел аудиторию к своей цели, я ее ясно видел и ждал апофеоза выступления.

Он кратко упомянул приверженность спорту, столь близкую сердцу англичан, от спорта он перешел к палестрам, где обучались и состязались прекрасные обнаженные юноши. Велли саркастически хмыкнул, а Харли, с глазами, полными опасного тумана, так предсказуемо коснулся темы греческой любви. Его рассказы слушали уныло и недолго.

Едва он сделал паузу в повествовании о мальчике и его наставнике, довольно пикантную паузу, с намеком, взял слово куривший у окна Мак-Феникс:

– Не унывайте, други, у них ведь был Евклид!

Евклидовы «Начала» тотчас привели их в самое благое состояние духа.

– И Архимед! – добавил Дон.

– И Пифагор с его штанами.

– Штаны… Да разве же только штаны! За отцов-основателей, други!

– Я, право, не знаю прекраснее картины, чем бесконечность «пи»…

– Да сами вы одно большое пииии! – обиделся Харли.

– Природа разговаривает с нами на языке математики, Роберт. Но тебе ее не понять.

Они поминали ионийцев, пифагорейцев и афинскую Академию Платона, Александрию и от Мусейона снова возвращались к Евклиду. Милые мои оксфордские ученые, они выказывали немалые познания в истории и соглашались, да, с приходом Рима наступил закат античной математики, но все же… все же!

Что ж, мистер Роберт Харли, воистину вы оказались в святилище античности, средь истинных знатоков эллинизма.