О чем говорили Курт и Генрих, барон Донерти, в кабинете Мак-Феникса, не знал даже Велли. Он мог бы спросить у Дона, но тот с ним не разговаривал, трахал молча, наконец-то, как хихикал неунывающий герцог. Он везде умел найти плюсы, даже на кладбище.

– Занятия с Куртом? – протянул Веллиртон, неохотно покидая свой излюбленный насест. – Ой, парни, не тем вы занимаетесь! Ладно, извини, скрываюсь под сень, так сказать, дубравы. Он мне так под дых впаял, думал, задохнусь.

– Берт, мне, право, очень стыдно. Он как собака на сене, честное слово, Берт, если у меня появится заклятый, злейший враг, я просто пересплю с ним. И Курт его убьет.

Велли остановился на пороге и с интересом на меня посмотрел:

– Ну, так переспи с ним, Джеймс!

– С кем?

– Ой, ну только не тупи, Патерсон. С Куртом! Ведь это он твой злейший враг. Так ведь всегда бывает, док, я в книжках читал, Дьявол становится другом того, кого намерен совратить. Ха! Ты уже продал ему душу, Патерсон, однажды он предъявит счет, а счет он выставляет немаленький. Переспи с ним, Джеймс, доверься интуиции. Глядишь, все злое в нем отравит самое себя и…

– Велли, – вкрадчивый баритон Мак-Феникса прервал его сногсшибательный монолог, и лорд возник за плечом герцога, как призрак ада, – кого я вижу!

– Я уже ушел! – Жизнерадостно и с бодрой идиотской рожей сообщил ему Веллиртон. – О, мой друг Мак-Феникс! Мой добрый, отзывчивый друг!

– Иди, друг мой Велли, иди с Богом. Там Харли без тебя тоскует, твой брат по разуму.

– Иду, иду… Хм. Ты подумай над моим предложением, Джеймс, оно только с виду неприличное! Курт, отвали, я Дону расскажу! Ой, парни, умру я с вами со смеху.

Великолепный Велли имел неоспоримое влияние на Донерти. Об этом были проинформированы все, это безоговорочно принимали все, и это, черт возьми, заставляло считаться с Веллиртоном даже самых непримиримых фанатов от науки.

Велли был выпивоха, бездельник и лоботряс, он таким был еще в Оксфорде и до сих пор не нашел причины измениться. У него и так было все: послушный воле Донерти, состояние, титул, земли, располагающие к себе манеры и потрясающая интуиция. Он знал, как говорить с любым человеком, видел собеседника и тотчас понимал, что он хочет услышать и в каком виде ему это поднести, не мудрено, что он веревки вил из искренне влюбленного барона. Потому что ко всем своим достоинствам был умен. И чертовски красив, даже легкая полнота, свойственная всей семье, его не портила, она лишь подчеркивала породу, придавала его облику царственную мощь, и рядом со стройным поджарым Доном он смотрелся просто восхитительно.