Мы снова жили в одном доме, но ближе, увы, не становились.

Каждую ночь я слышал, как Курт запирает дверь собственной спальни на три оборота ключа. Каждую ночь я засыпал со слезами на глазах, вспоминая его губы и пылающую кожу, всю в мурашках от моих прикосновений. Я по-прежнему любил его, я хотел его до судорог, но увы. Стена, которой отгородился Курт, неизменно была между нами, и пробить в ней брешь мне не удавалось, хоть вой.

(Заметки на полях)

Странно, перечитывая этот вот кусок, я осознаю, что воспринимаю его, точно прошли месяцы, а то и годы изнурительного труда, но на самом-то деле всего три с половиной недели, и шел ноябрь, но эти три недели, три первые недели в клубе стоили мне многих лет.

– Слушай, док, бросай ты свои записи, нужно же и отдыхать! Я снукерный стол застолбил, если ты сегодня всех пошлешь, парни поймут, они и так Дона пилят.

– Велли, ты опять на моем столе! Блин, герцог, ну что за плебейская манера!

– Док, ты мне зубы не заговаривай, у тебя другая работа. Вот ты брось ее сегодня и пошли отдыхать! Просто тихо поиграем и потреплемся за жизнь, идет?

– Велли, я бы на твоем месте смотался, пока не поздно. Через пять минут у меня занятия с Куртом, опять нарвешься, оно тебе надо?

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Кто бы знал, кто бы мог предположить, что я так сдружусь с самим Веллиртоном?

Дело было позавчера. Харли вывесил новую экспозицию, и мы ее изучали. Тщась распознать художественную ценность некоего всплеска красок с черной кляксой в эпицентре (а Харли упорно испытывал кисти в новой для себя манере), мы вертели головами и так, и эдак, морщились, вполголоса предположив, что, блин, ну он же на бок ее повесил! – и самозабвенно обсасывали светлую идею по всем пунктам. Рука Велли мирно покоилась на моем плече, а моя, что греха таить, лежала аккурат на его талии; и герцог шепнул мне на ухо совсем уж неприличный отзыв о картине, я даже покраснел, как вдруг неведомая сила растащила нас в разные стороны, я почувствовал себя нашкодившим щенком, которого хозяин основательно встряхнул за шкирку, а когда это унизительное чувство прошло, и меня отпустило, темный вихрь по имени Мак-Феникс пошел дальше по коридору, и все живое спешило убраться с его дороги в подпространство. Велли убраться в подпространство не успел; он с выпученными глазами согнулся пополам, держась за живот, ткнулся лбом в дубовый паркет, и, словно этого было мало, сверху на него упал непризнанный шедевр Роба Харли.

Я кинулся поднимать Велли, Харли – спасать картину, мы отчаянно мешали друг другу в столь противоречивых стремлениях, и мимо пробежал Донерти, я до сих пор не знаю, как он не убил нас с Робом, но Бертрам крикнул ему вслед, что сам нарвался и не надо ни с кем ссориться.