– Оставь свое согласие себе. Я не собираюсь публиковаться и делать на тебе карьеру, мой пингвин, – паясничая, поклялся я Курту. – Грех делать карьеру на пингвинах. А если в твоих гениальных мозгах возникло подозрение, что ты всего лишь пациент и сплю я с тобой ради профилактики, я выбью из тебя всю дурь кулаками.

Он хмыкнул, глядя на меня с нескрываемым ехидством:

– Отличная выйдет статья: «Физическая расправа, как средство излечения паранойи».

Я оседлал его бедра и вдавил плечи в кресло:

– С тобой только так, Мак-Феникс, с тобой расслабляться нельзя. Ты – мой пациент, мой друг, мой любовник, и знаешь, что я тебе скажу? Я в жизни не был так счастлив, веришь?

– Верю! – хрипло засмеялся он и заткнул мне рот.

Уже ночью, когда мы, наконец, угомонились, и Курт уснул на моем плече, я смог спокойно обдумать психологический выпад любимого учителя.

И, взвесив все хорошенько, пришел к выводу, что он по-своему прав. Его метод бил по мне, куда сильнее, чем могло показаться со стороны, но если он видел в этом хоть какой-то шанс на исцеление, я готов был драться рядом с ним, плечом к плечу.

Если Курту небезразлично, что я о нем думаю, если в принципе он что-то чувствует ко мне, хоть что-то, хоть самую малость, а в этом я уже не сомневался, профессор собирался продавливать именно это уязвимое место. Потихоньку, неторопливо, осторожно сеять в лорде сомнения, вести его от неуверенности, ревности к искренней радости, к счастью, постоянно ставить под эмоциональный контрастный душ, заставляя испытывать то гнев, то нежность; все то, что у меня получалось случайно, в силу жизненных обстоятельств, у Диксона выливалось в строгую систему воздействия.

Оба мы понимали: лорд не был таким изначально, он был создан для сильных эмоций, для обжигающей неистовой страсти, и нужно было лишь разбудить потухший вулкан.

Катарсис во всех его смыслах, вот что требовалось милорду. Его болезнь имела могучие корни, проросшие на почве сильного потрясения, и потрясение более сильное могло выжечь злое влияние прошлого. Его стоило провести через новую драму, через унижение и боль, чтобы вернуть способность чувствовать.

Диксон уже говорил мне об этом, связавшись по телефону: болезнь не была врожденной, она искусственно культивировалась лордом, строившим вокруг нее характер; оставалось лишь найти брешь в его обороне, слабую башню в возведенной им крепости и бить по ней из всех доступных орудий.

Катарсис. Очищение через трагедию.

Но с другой стороны, ведь это был Курт. Курт Мак-Феникс по прозвищу Стратег. Он и сам играл в подобные игры, он и сам прекрасно манипулировал людьми, манипулировал мной, подстраивал обстоятельства под собственные нужды; его приспособляемость вызывала суеверный ужас; он обучался с катастрофической быстротой, и я на собственной шкуре прочувствовал, как мастерски он умеет закрываться от воздействия извне.