Уже засыпая, гладя дрожащей рукой его волосы, я услышал спокойный холодный совет, никак не вязавшийся с видом утомленного сексом любовника:

– Возьми пистолет, Джеймс Патерсон. Постарайся не мешать мне и будь готов к войне.

– Когда мы едем, милорд?

– Сегодня. Есть возражения?

– Нет, милорд. Мне все равно, когда и как. Мне по-прежнему важно, с кем.

Я сказал это совершенно искренне, не задумавшись ни на секунду, и Курт приоткрыл глаза, с интересом за мной наблюдая. Потом рассмеялся и притянул меня к себе, целуя в шею.

***

Встав с утра пораньше, а если быть совсем уж точным, практически не ложившись, мы основательно позавтракали и вышли к скалам налегке. Мой официальный гардероб оставался на Беркли-стрит, так что Курт отзвонил Фаришам с кратким приказом, и мы должны были заехать в Лондон за вещами. Пройдя сквозь неширокий (в одну машину) пролом в гряде, я тотчас приметил старенький «Опель» гробовщиков, зевнул, предвкушая неторопливую езду, позволявшую без помех дремать на заднем сиденье, но тотчас встрепенулся, завороженный алым блеском поблизости. Пару секунд постоял, ошалело моргая глазами, а потом припустил вперед с восторженным воплем: за побитым жизнью «Опелем» стоял красавец «Ягуар», посверкивая полировкой. Я добежал до машины, обошел со всех сторон, осмотрел, как с волнением осматривают друга, только вышедшего из больницы. Ах ты, мой хороший, верный конь, ах ты, умничка! – думал я, восторженно и благодарно улыбаясь. – Мой красавец, ты подумай, сам в лепешку разбился, а хозяина спас, я ведь фары твои целовать готов за Курта!

Я положил обе руки на капот, потом погладил машину; сколько часов суеверного ужаса, сколько счастливых минут и разговоров, сколько вместе прослушанных песен!

Курт наблюдал за мной с довольной улыбкой, с лукавым блеском в глазах; он слегка ожил, радуясь моей реакции, он явно готовил сюрприз, не зная, чем меня встряхнуть, и сюрприз того стоил!

Я открыл дверь и упал в родное кресло, полез в бардачок и обнаружил там свои перчатки, и уцелевшие в аварии диски, и давно потерянную зажигалку! Вылетев из машины, я бросился на шею Курту, и он закружил меня, целуя, ероша волосы, потом мы замерли, обнимаясь, как прежде, как совсем недавно обнимались, искренне, крепко, боясь разомкнуть руки, чтобы не упустить своего безграничного счастья.

Как прежде. Словно не было этих недель подозрений, боли и вранья, а по-прежнему в мире были я и Курт, и наша близость, и у нас было место, которого быть не должно. И времени – целая вечность.

– Садись, прокатимся, – прошептал мне на ухо Курт.