– Об одном жалею, пингвин, – честно признался я, – что нельзя целовать тебя всю дорогу.

– Садись, придурок! – расхохотался Мак-Феникс, и я полез обратно в машину.

Гробовщики улыбались, глядя на нас, потом кто-то из камикадзе робко попросил милорда не ехать слишком быстро. Мак-Феникс хмыкнул и покачал головой:

– Адрес знаете, парни, там мы вас подождем. Я соскучился по машине.

Мы пристегнулись, и меня вжало в кресло, едва лорд коснулся ногой педали.

Мне показалось, «Ягуар» стал быстрее, или это я расслабился за месяцы разлуки. Мак-Феникс упивался гонкой, улыбался привычной безумной улыбкой и что-то напевал себе под нос. Мне показалось, что я угадал мотив «Your Mistake», но под присягой утверждать не стал бы.

На Беркли-стрит мы были в рекордные сроки, ворвавшись в сонную тишину улицы с оглушительным ревом, от которого здесь успели отвыкнуть. Но инстинкты срабатывали безотказно, и ранние прохожие шарахнулись по тротуарам, норовя вжаться в стены домов, и открытые окна захлопнулись с громким треском, и разбуженные жильцы недовольно выглядывали из-за плотных штор.

Вернулся, мерзавец! – тяжелой волной шло из всех щелей, из падающих портьер и жалюзи, заглушающих звуки. – Вернулся, ублюдок, ничто его не берет!

Хохочущий Курт отпер дверь и затащил меня внутрь; в чисто прибранном холле стояли чемоданы и саквояжи, дежуривший лакей готов был нести их в машину, но Курт лишь махнул ему рукой и практически понес меня в спальню. Нельзя сказать, что я сопротивлялся, просто он шел так быстро, прыгая через ступеньки, что я не успевал. Мы упали на кровать, сдирая одежду, точно и не трахались каких-то семь часов назад, мы целовались как безумцы перед казнью, я мог только стонать под его руками, а Курт шептал, шептал, точно молитву или заклинание:

– Джеймс! Джеймс!

Потом мы лежали нос к носу и тихо смеялись, сцеловывая капли пота, и руки Курта были для меня вновь обретенным раем. Мне было легко, настолько, что я, отважившись, спросил:

– У нас все хорошо?

– Ну, вроде да, – с улыбкой согласился Курт.

– У нас все будет хорошо?

– Конечно, – беззаботно ответил милорд, и внезапно сильная рука оттянула мне волосы, заставляя запрокинуть голову: – Если ты перестанешь мне лгать, Патерсон. Если перестанешь утаивать информацию и строить козни, считая себя самым умным.

Было чертовски больно, я ткнул его кулаком под ребра и, паясничая, пропищал:

– Мой повелитель, пусти, я больше не буду!

– Снова врешь, пингвин, – хмыкнул Курт, разжимая пальцы. – Всегда врешь, недоговариваешь, изворачиваешься. Неисправимая птица.