Дурная моя манера бить по больному, снова ведь попал, мужик аж скривился и подпевалы захихикали уже над ним, а на меня взглянули с интересом.

– Местный я, мразь! – рявкнул вожак, перехватывая дубину.

– Половинка он, ваша милость, – буркнул коренастый крепыш, тоже на гэльском. – Вот и ссучится оттого, что половинка, весу добирает.

Все снова захихикали.

– Я тебя, жополиза, и один уделаю! – презрительно фыркнул вожак и повел плечами, разминая.

– Парни, хотите пари? – обратился я к его шайке, старательно в мыслях и на словах отделяя их от вожака, коренных горцев – от некрасивых слов и поступков.

Тут уж патлатый не стерпел, атаковал молча и быстро, я вновь заслонился от удара кобылой и повелительно крикнул:

– Палку мне! Ну! – Голос мой, голос психиатра, не подвел, и крепыш не побрезговал, помедлил самую малость, но оружие кинул.

Я прокрутил дубину в руках и шлепком по крупу отогнал кобылу. Я и сам умел драться, я, в конце концов, стажировался в Китае, где нахватался своих мантр, но Курт учил меня бою горскому, особому искусству Кемпбеллов, и как мне пригодились его уроки! Я надеялся, что с первых же ударов, с первых моих выпадов шайка поймет, кто здесь горец, а кто равнинная мразь, кто пес и в чьей руке палка. Я даже начал входить во вкус, подзабыв, что пришли ребята не по доброй воле, по наводке, за деньги, а значит, изобьют при любом раскладе, но наслаждаться поединком мне пришлось недолго, и моя забывчивость мне не аукнулась.

Раздался резкий хлопок, и патлатый рухнул с перебитым коленом. Двое шарахнулись прочь, остальные дернулись ко мне – прикрыться, взять в заложники, но новый выстрел заставил их отскочить, оттаскивая раненого.

На дороге стоял Гордон и внимательно изучал диспозицию. В руке у него был пистолет, я плохо разбираюсь в огнестрельном оружии, но то, что это не игрушка для самообороны вроде моей «Беретты», я угадал сразу. Местные гомофобы пятились, подняв руки, всем своим видом выражая покорность и миролюбие.

Но и Гордона оказалось мало в этой нехитрой драме. Совсем рядом застучали копыта, с седла каурого жеребца слетел Питерс, хищно, по-кошачьи потянулся и мягко пошел к моим обидчикам, вкрадчиво, почти не тревожа дорожную пыль.

– Не повезло вам, парни, – философски заметил Гордон. – Уж лучше б я перестрелял.

И когда Тим добрался до первого гомофоба, я легко с ним согласился.

Пару минут Гордон стоял, с откровенной любовью наблюдая за Тимом, потом вздохнул и потянул меня за рукав:

– Идемте, доктор, нам здесь делать нечего, там, где танцует мастер, остальные тихо курят в сторонке.