– Вполне возможно, миледи, – согласился я, оглядываясь на Курта, продолжавшего не замечать меня в упор. – Вполне возможно.

– Как мило! – она снова улыбнулась, холодно и жестко, почти как Курт. – Тогда, раз шантажировать нельзя, я просто пристрелю вас, доктор Патерсон, как бешеного пса. Мак-Феникс не заметит, а мне это доставит радость.

Я рассмеялся и с поклоном отошел, вновь признавая справедливым диагноз лорда: психопатка на сорок баллов, не иначе.

Пристроившись в оконной нише с рюмкой хереса, я перевел дыхание и смог, наконец, переброситься парой слов с Мак-Фениксом. Курт подошел с каким-то незначительным вопросом, коснулся моего плеча и тихо прошептал:

– Еще раз выйдешь без оружия, я придушу тебя вот этими руками!

– Какой богатый выбор! – хмыкнул я. – Твоя мачеха предрекла мне расстрел, интересно, чем порадует братец?

– Джеймс, уезжай! – это было сказано быстро и так тихо, что я едва расслышал.

– Как? – не понял я.

– Просто уезжай, немедленно, сошлись на срочный вызов. Я ошибся, взяв тебя с собой.

– Придурок! – только и смог ответить я. Вот тебе и восхищение, черт бы побрал дурного моего пингвина.

– Ладно, – он гневно дернул щекой. – Подожди меня в спальне, Патерсон, там поговорим.

– В спальне нам будет чем заняться, – кольнул я в уязвимое место, мстя обидой за обиду, и Мак-Феникс поспешно оставил меня одного.

Минут через десять я сбежал из гостиной, взявшись проводить пожилого епископа. Всю дорогу до своей опочивальни он молчал, но у дверей роскошно убранных покоев вдруг изрек с видом тишайшего смирения:

– Содомия – смертный грех, молодой человек, но не мне вас наставлять на путь истинный, нет, не мне. Юность грешна одним своим существованием, юность полна любви и желания, юность – это великая сила и великая власть!

Он смотрел мимо меня, я повернул голову, проследив за его взглядом, и с удивлением обнаружил, что смиренный служитель Божий глаз не может оторвать от Альберта, что-то объяснявшего слугам в конце коридора. Епископ заметил мой интерес, слегка покраснел и заторопился к себе.

«Дрочить пошел, – мстительно подумал я, ибо, каюсь, от слов о смертном грехе у меня мурашки пошли по коже. – Вот ведь старый развратник. Но Альберт-то, Альберт! Ведь нет ничего, ни ума, ни таланта, одна красота и сумасшедший сексапил, но всегда будет королем положения, юный бессмысленный божок!»

Мак-Феникс уже ждал в нашей комнате, такой маленькой и уютной, что на душе тотчас сделалось легче. Без лишних слов он обнял меня, запустил пальцы в волосы и принялся целовать, с таким пылом, что я вцепился в него как сумасшедший.