– Так вот, мой Габриель, любая вещь на свете имеет свою цену. И эта земля с постройками тоже, но оценила я ее, увы, не в десять миллионов. Цена этого замка, Габриель, – ты. Я готова обменять эту древнюю рухлядь на тебя, мой мальчик.

Я содрогнулся в своем укрытии, а Курт глухо уточнил:

– Что ты имеешь в виду?

– Странный вопрос: ты ведь меня понял, да, Габриель? Ты пошлешь к чертям любовника и будешь спать со мной, когда я пожелаю и сколько я пожелаю. Ты получишь свой титул, свои земли, но я останусь в них хозяйкой, и ты будешь услаждать мое тело, усердно, вкладывая душу, не жалея спермы, трахнешь меня во все дырки, я не против анала, мне нравится. Ты ведь не дурак, Габриель, и умеешь считать: ты сэкономишь миллионы, а взамен отдашь такой пустяк, приятный пустяк, ибо тело мое по-прежнему молодо, по-прежнему желанно, смотри, Габриель, вот это все будет твоим!

– Чертова психопатка!

– Разве? Нет, дурачок, психопаткой была та, другая, купившая тебя с потрохами за жалкую иллюзию. Бесполая шлюха, посмевшая смеяться мне в лицо и утверждать, что выживет меня из замка! Ты побледнел, родной? Ты вспомнил, как тобой крутили? Как унижали? Правда ведь? Я знаю, что ты готов на все за титул. И я возьму это все, а не жалкие деньги, я выжму тебя до капли! А знаешь, какова я в постели?! Твой Патерсон и даже твой Харли – ничто передо мной, нам будет хорошо в этом замке, на этих землях, мне стоило дождаться тебя, мой милый, мы созданы друг для друга, мы понимаем друг друга, как никто!

Молчание, напугавшее меня больше самых грязных слов герцогини. Такое тяжелое, такое страшное, что я почти ворвался в спальню этой стервы в попытке удержать убийственную руку лорда, в попытке спасти ее никчемную жизнь, хотя, признаюсь, я готов был вернуться за пистолетом и всадить ей пулю в поганый рот.

– Сучка, – выдохнул, наконец, Курт до странности бесцветным голосом. – Похотливая сучка, ты не услышала меня, мне жаль.

Я поздно опомнился и дернулся назад; панель отлетела в сторону, и бледный от ярости Курт столкнулся лицом к лицу со мной, таким же белым и дрожащим от гнева. Пять секунд он тупо смотрел, ничего не видя, не соображая, потом толкнул меня дальше и захлопнул дверь в спальню герцогини. Намертво. Мигнул карманный фонарик, Мак-Феникс схватил меня за руку и потащил обратно, в наши комнаты, молча и жестко, так, что у меня заныла кисть и я отстраненно подумал, что синяки неизбежны, но это сейчас не имело значения.

Сейчас был важен только Курт, его холодное, убийственное бешенство, пережитое им унижение, смертная мука в его стальных глазах, мелькнувшая в тот краткий миг, что мы стояли с ним лицом к лицу.