– Вы играете с огнем возле открытого газа, миледи.

– Иные игры скучны. Вы говорите, он меня убьет? Но я готова, я откровенно предупреждаю вас, мой милый, он попадет в ловушку и ответит за покушение. И за все, что было до покушения; ему конец, понимаете? Его ждет лечебница, и я позабочусь, чтобы вас, красавчик, к нему на выстрел не подпускали. Если вы его любите, доктор, а ведь вы его любите, откажитесь от него, уезжайте, отступитесь; он не сдастся, пока вы рядом, он пойдет ва-банк и попадется. Отрекитесь от него, Патерсон, и не останетесь внакладе: мне надоест моя игрушка, и я отдам его вам, обещаю, вы получите смирного, тихого Курта, увезете его в Канаду или на Аляску и будете предаваться там гомосексуальным играм на свежем воздухе. Хоть женитесь, два идиота, мне все равно. Ну так что?

Молча я смотрел на это порождение больной фантазии и понимал, что они с Куртом действительно пара, они стоят друг друга, просто созданы для совместной жизни, любители сложных планов и опасных игр. Мак-Феникс не солгал, и они затоскуют, когда все кончится, так или иначе, они не смогут без привычного привкуса яда в вине, а если взять в расчет помешанного Альберта, семейство Борджиа обрело в лице Бьорков достойных преемников.

– Что ж, миледи, позвольте откланяться, – тихо и печально сказал я в ответ на холодную речь. – Если вы знаете, что творите, Бог вам судья. Но только вы в ответе за все, что может случиться.

Часа через два все тот же мистер Фариш принес известие о том, что на конюшню вернулся конь милорда, один, весь в мыле, совершенно без сил, и конюх в гневе, что загнали такого скакуна.

Не успел я дернуться, почти без чувств от беспокойства, как прибежали Тим и Мак-Ботт; милорда с ними не было, но Тим подвел меня к окну и указал на робкий огонек в ночи. Кое-как определившись, я понял, что смотрю на полюбившееся мне плато, и что Курт там, в старом доме, в комнате, подготовленной к его возможному ночлегу.

– Там Гордон, дежурит поблизости, – сказал Мак-Ботт, – но лучше бы вам самому поехать, доктор, если готовы рискнуть. Таким милорда я еще не видел.

Я готов был рискнуть. Я помнил, что обещал ему не подставляться, но выбора не было.

Не расседланный конь ждал меня у ворот замка, я наспех оделся и выбежал в ночь; жеребец заартачился, отказываясь покидать близкое тепло конюшни, но подчинился моей руке и снова зарысил в ночь и стужу.

Через десять минут я стоял у дверей старого дома и тщетно высматривал Гордона, которому хотел передать коня. Пришлось привязать страдальца под прикрытием навеса; я виновато похлопал его по холке и толкнул незапертую дверь.