Друзья тоже выпили.

— Ну вот и хорошо, — удовлетворённо произнёс дон Хуан, с интересом глядя на собутыльников — как-то изучающе, будто на объект эксперимента.

Лаврушину показалось, что в комнате темнеет. Он поднёс руку к лицу. Это движение далось ему большим трудом. Комната отдалялась. А вместе с ней отдалялась и торжествующая ухмылка на порочном лице Хуана. И стол с джином и с тоником. И рука казалось не своей, а чужой. Она со стуком упала на колено, и Лаврушин не ощутил ничего — ни боли, ни сотрясения. Тело теперь было чьё-то чужое, но не его.

— Во, значит всё-таки отравила, нечестивая, — покачал головой дон Хуан.

— Кто? — слабо прошептал Степан.

— Хуанита. Она подсунула мне этот тоник. Знала, негодная, что я предпочитаю божественный джин именно с тоником. Я сразу понял, что он отравлен.

— А?

— На вас решил попробовать. Не терзайте себя страхами и сомнениями. В вашем положении есть свои плюсы… Главное, вы не будете претендовать на завещание дедушки.

— Ах ты латиноамериканская сволочь, — из последних сил воскликнул Степан, падая на ковёр.

— Не переживайте. Жизнь штука тяжёлая. Не жаль с ней и расстаться, — он поправил безупречно сидящий на нём галстук. И вышел из комнаты.

Лаврушин попытался вернуть в свою собственность тело. Ему это почти удалось. Он приподнялся. И рухнул на ковёр. Сознание его покинуло…

* * *

— Вставай, — Лаврушин потряс Степана за плечо. — Всё на свете проспишь.

Степан заворочался на кровати, открыл глаза, нехотя приподнялся.

— Что с нами? — спросил он сонно. — Хуан… Яд…

— Скорее всего, Хуанита подсунула Хуану вовсе не яд, а снотворное.

— Зачем?

— А чёрт их знает, интриганов.