— Деревья никого не хватают! — воскликнул Степан, будто надеясь, что Лаврушин подтвердит эту ещё недавно незыблемую аксиому.

— Мы не знаем, что это за деревья. И что это за лес. Мы ничего не знаем.

Откуда-то издалека донёсся протяжный полувой, полупесня, от чего по коже побежали мурашки. С другой стороны леса откликнулись таким же криком. Их поддержал третий голос.

— Чертовщина!

— Степан, если мы до ночи не выберемся, нам конец.

Им везло. Через несколько минут они выбрались на утоптанную тропинку. Потом — на петляющую просёлочную дорогу. Когда они оттуда выходили на мощёную дорогу, из чащи вновь послышался отдалённый вой. На этот раз в нём сквозило разочарование.

— Дорога хоженая, — удовлетворением отметил Степан.

— И езженая. Вон следы от коляски или телеги.

— Слышишь? — Степан поднял ладонь.

Донёсся отдалённый топот копыт. Он приближался. Из-за поворота показался всадник.

— Батюшки святы, — прошептал Лаврушин.

Чёрный огромный конь с золотой гривой копытом высек из камня на дороге искру. Всадник в развевающемся чёрном, с серебряным подбоем плаще, в доспехах и в высоком шлеме, закрывавшем верхнюю половину лица, возносился незыблемой громадой в седле.

— Расступись! — прокаркал он на несколько странном, но почти английском языке.

Друзья едва успели отскочить, чтобы не попасть под копыта. Всадник скрылся за поворотом.

— Вот болван, — в сердцах воскликнул Степан.

Постепенно лес редел, — это говорило о том, что чаща заканчивается, приближаются обжитые места. А обжитые места — это как раз то, что нужно одиноким путникам. Потому как окружающий мир быстро погружался во тьму.

— Хоть бы какое жильё человеческое, — вздохнул Степан.

— Видишь, огни…

Вскоре дорога упала в овраг, а затем взобралась на холм. Друзья ткнулись в ворота, на которых тускло и сиротливо горела масляная лампа. Она освещала болтающуюся под порывами ветра, прикреплённую к шесту вывеску с перекрещенными вилкой и мечом. Надпись гласила — «Таверна у Сухой Речки».

— Как думаешь, нас здесь ждут? — осведомился Лаврушин.