Палапаррайс был склепом в той же мере, в какой и дворцом, напомнил он себе. Множество людей перемололи в муку, чтобы создать его. Только сад Наслаждений выбивался из местной монументальности и царивших вокруг намеков на смерть и мучения. Слишком много земли. Слишком много жизни. Цветущие лотосы заполняли чернеющие водоемы, во влажном полумраке свисали изысканные орхидеи. Золоченые статуи взирали с галерей, где клубился благоуханный дым, напоенный ароматом сандала и мирры. Тропинка вела куда-то вниз, петляя подлеском, выращенным так, чтобы придать ему определенную форму. Сопровождаемый жирными чернокожими евнухами, варвар размышлял — неужто крысы и впрямь могут вырастать столь огромными? Впереди, среди зарослей бамбука и акации, виднелся декоративный грот — округлая ложбина, уставленная пышными диванами вдоль стен и дополненная низким — не выше его голеней — покрытым лаком столиком, стоящим в самом центре. Высокие фонари пылали позади бумажных ширм, украшенных затейливым узором из сплетающихся драконов. Проходящий сквозь них свет создавал на беломраморном полу грота свирепые, яростные видения, полыхавшие багровыми и алыми отблесками. В воздухе витали ароматы амбры и запах сырого торфа.

Юноша, скорее даже мальчик, и женщина, в которой он тут же узнал королеву, расположились друг напротив друга, устроившись на подушках. Обнаженный меч лежал на заставленном золотой посудой столе меж ними. Оба евнуха немедленно упали на колени, с яростью взирая на варвара, поскольку тот из противоречия остался стоять.

Королева нахмурилась, но мальчика все это, казалось, не обеспокоило ни в малейшей степени. Он, лучась от счастья, вскочил на ноги и радостно воскликнул:

— Какая честь! Ты превращаешь это место в храм Божий, Священный Свежеватель, в подлинный храм!

Сумилоам обратила свое хмурое лицо к юноше.

— Это Хозия — старший сын моего мужа, — сказала она, стрельнув в Эрьелка своими огромными, подернутыми поволокой глазами, — он сумел настоять на встрече с тобой.

— И я ослеплен! — продолжал орать Хозия. — Взгляни на него, мачеха! Разве он не сама воплощенная свирепость?

Эрьелк заметил, что это его меч — Кровопийца — столь небрежно брошен на стол промеж тарелок и кубков.

— Хм-м. Ну да, пожалуй.

— Ты отмечен, северянин! На тебе печать бога войны!

Неистовейший из сынов Вайглика усмехнулся. Некоторые айнонцы видели в Ямах нечто подлинно религиозное, нечто более возвышенное, чем просто кучку мартышек, орущих от вида крови. Хозия, похоже, был как раз из таких.

— Скольких ты убил, как ты думаешь? — завывал подросток. Он не столько подошел, сколько был, казалось, поднесен к варвару каким-то порывом. — Уверен, что такие, как ты, не ведут никаких подсчетов, но если предположить — то какое бы число ты назвал?