— И не оставил маячков, и не занёс мир в реестр.

— Вроде того. Странное дело.

— Всё интереснее и интереснее. Неправильная дверь, знакомые книжки. Что дальше — найдём здесь знакомых людей?

— Поживём — увидим. Там у тебя ещё остались мюсли? Можно мне штучку…

— Можно. Держи. Чего ты опять улыбаешься?

— Пир на руинах мира. Со вкусом фруктов и йогурта. Сейчас мне здесь почти нравится. Сейчас, когда темно и не видно. Знаешь, я тут подумал: слепым несложно любить жизнь. Запахи и звуки куда как более милосердны, чем то, что мы видим. Грязь, пустота, разруха, серость…

— Ой ли.

— Предположение. Я не настаиваю. И, в общем-то, проверять не хочу. Мне мои глаза, хоть и показывают иногда неприятное, дороги. Вот если бы сразу родился незрячим — тогда ладно.

II. День второй

II. День второй

1. Серый

Каменный город стремится ввысь своими портиками и колоннами. Он зарос лесом, безмолвием и травой. В подземных переходах плещется вода, подёрнутая ряской, и голосят лягушки. Дикие коты наблюдают друг за другом с крыш. Из пустой школы выходят люди. Они выглядят чужими и потерянными.

У меня украли ботинки.

В самом деле: просыпаюсь — нет их. Что за чертовщина? Щупаю ступнями пол, вслушиваюсь в папашин храп, который доносится из недр дома, громкий и какой-то животный, словно затяжное поросячье хрюканье, и прикидываю, не толкнул ли он их кабатчику с утра пораньше, чтобы частично расплатиться с висящим над ним долгом и выпросить для себя стаканчик-другой. Ну, это вряд ли — очень дурнопахнущий получается товар, в прямом смысле. Ноги-то у меня не цветочками благоухают, увы, и таскаю я эти ботинки вот уже третью зиму, круглогодично, а до меня, кажется, ещё кто-то носил, и даже не один. Потому что купил их папаша на рыночной распродаже, и уже тогда они были страшно заношенными и потрёпанными, чуть ли не до дыр, и уже тогда воняли. Раз шесть их латал Василь-сапожник. Дико ругался, обоняя эти ароматы, но латал. Всё говорил, что проще сшить новые, чем чинить такое непотребство. Но папаша же жлоб ещё тот — в вопросах, не касающихся жрачки и зелья. Василю он, кажется, выпивкой и платил, Василь тоже пьяница — будь здоров…

На кухне — пусто, только кучка сухариков находится и сейчас же перекочёвывает в мой карман. Сегодня четвертый день недели, самая маковка, когда всё купленное уже подъели. Белая позже пойдёт к мельнику и мяснику. Шарю под лавками — может, здесь ботинки спрятались. Ничего, кроме редких клочков Кубышкиной шерсти. Линяет, зараза.