— Знавал я одного танкиста, страдающего клаустрофобией.

— Что?

— Да ничего. Ты не стесняйся, майор, выкладывай. Чего там накипело в душе?

Грин поднял на него глаза, взгляда не выдержал, вновь опустил и наконец, признался:

— Мне в последнее время кажется, что все напрасно.

— Что значит «все»?

— Вся наша кипучая деятельность.

— Деятельность Комиссии? — настороженно спросил Харднетт.

Грин, в глазах которого промелькнул испуг, поспешил объясниться.

— Нет, я о деятельности Федерации по обустройству новых наделов, — сказал он, после чего уточнил: — О нашей внешней политике. — И стал рассуждать: — Вот смотрите. Мы работаем, стараемся, презентуем свои нормы, вводим, где исподволь, а где и явно, цивилизованные порядки, свергаем то по-тихому, то шумно тиранов-деспотов, подгоняем социальный облик отдельных стран и целых планет под универсальные лекала, ну и все такое прочее. И что в итоге? Какой от этого всего толк?

Харднетт пожал плечами:

— А что не так?

— А то, что нравы-то аборигенов не меняются! — воскликнул Грин. — Вот что не так. Они по-прежнему ненавидят, терзают и убивают друг друга. Они… Ай, ладно! — Майор огорченно махнул рукой. — Короче говоря, все наши труды на поверку…

— Эка ты, дружок, копнул, — оборвал его Харднетт. — А мы сами что, святые? Идеальные? Сам же только что проговорился: мол, между людьми нет никаких отличий. Чем мы лучше их?

— Как это «чем лучше»? — удивился Грин. — Разве мы…

Но Харднетт не дал ему сказать:

— Да ничем мы, майор, не лучше. Раскрой глаза! По сути, мы такие же дикари, как и они. Только чуть более продвинутые. А то, что являемся Носителями Базовых Ценностей, вовсе не означает, что автоматически являемся носителями высоких моральных качеств. И разница между нами, землянами, и теми, кого мы окучиваем, только в уровне освоения социальных технологий. Мы научились держать себя и других в узде. Вот и все. Только это одно и дает нам право считать себя римлянами. Остальное — от лукавого. Надо это понять, майор, принять, если не душой, так хотя бы умом, и успокоиться. Странно, что ты сам до этого не дошел. В Комиссии шестой год. Пора уже.

— Не всем легко и быстро дается циничное восприятие Мира, — огрызнулся Грин. — Я еще где-то на подходе.

И ушел в себя — стал смотреть невидящим взглядом куда-то в угол.

«На самом деле ты на подходе к списанию на берег», — подумал Харднетт, а вслух произнес: — В нашем деле лучше быть циником, чем резонером. — И через секунду поправился: — Неправильно сказал. Не лучше — честнее.