Гэбриэл сжал подлокотники кресла, стиснул зубы. С одной стороны, это была такая неприкрытая дерзость: обращаться вот так к нему, принцу крови, со стороны какого-то там Вильяма! А с другой – этот человек переступил черту, за которой уже всё равно, и он уже ни гнева принца крови, ни кары не боится.

– Тебе только это интересно? – Спросил немного погодя. – Хреново мне. Доволен?.. Хочешь, чтобы я рассудил вас?.. Да, сука твоя жена, и дура, а сын – трус. Но если за глупость и минутную дурость убивать, то на свете живых не останется. Что делать тебе?.. Не знаю. Мне двадцать три года, а тебе – не меньше сорока. Я вот живу и стараюсь по мере сил кого-то спасти, что-то исправить. Чтобы больше никому не было так же хреново, как мне. Я так на это смотрю: взял меня кто-то, Бог ли, или кто – и ткнул носом в кучу крови и дерьма. Чтобы я знал, как это, что чувствуют те, кто в этом дерьме оказался, как и я, каково им там. А потом дал мне в руки меч, и сказал: иди. Дальше уже – ты сам решай, как и что. Я не могу тебе помочь. Наказать Корнелия надо, и мы накажем. А как ты сам с этим разберёшься, это тебе решать.

– Спасибо вам, ваше высочество. – После тяжёлой паузы крестьянин посмотрел Гэбриэлу прямо в глаза, и тот вздрогнул, заметив в его взгляде искру, которой только что там не было. Тот явно что-то действительно решил для себя, и явно что-то… не особо мирное. – Прояснили вы в голове моей. Понял я, что Бог от меня хочет, зачем привёл меня сюда. Простите мне дерзость мою, сам я не свой. Я дукаты эти проклятые, – он вынул из-за пазухи мешочек с деньгами, – принёс, чтобы вам отдать. Здесь пятнадцать золотых, всё, что мы не потратили с женой, мечтали… да ну их, теперь, мечты наши.

– Мне не нужно твоё золото. – Гэбриэла почему-то неприятно поразила сумма, именно пятнадцать золотых, не больше и не меньше, даже холодок прошёл по спине. – Отдай его монахам.

– Не могу. – Возразил Вильям. – Не верю я монахам. И попам, и прочему клиру нету веры у меня больше. Если и есть Бог, он не в церкви, и не в монастыре. Не знаю я, где он, но вы мне показали его, кусочек, краешек только, но и того мне довольно, по скудоумию моему. А деньги эти мне грудь жгут, грязные это деньги, на них кровь сына моего и внука моего не рождённого.

– Тогда, – Гэбриэл встал, – выброси их в реку.

– Возьмите. – Прошептал Вильям, рука его, с деньгами, дрожала. – Вы не побоитесь их, и зло их вас не коснётся. Отдайте их сиротам, или вдове какой. В реке их найдёт кто, и снова они какого человека невинного сгубят. Возьмите. Прошу.