Но Мария только засмеялась, когда он сказал ей об этом.

– Я не боюсь! И вы туда же! Гэбриэл тоже думает, что я такая слабенькая и ранимая, и Тильда, и Моисей, а Ганс вообще охраняет меня, словно я стеклянная. Но я не слабенькая! Я знаю, как много в мире зла! На самом деле, прежде я только зло и знала. Сейчас я словно на острове каком-то, где все чудесно, но это только до тех пор, пока вы меня охраняете, я это понимаю! И никому не верю. Мне и Гэбриэлу трудно было поверить в первые дни, я все ждала, что он рассмеется и скажет, что это все была игра, а теперь все будет по-прежнему. Только этот страх во мне еще и живет, а больше я ничего не боюсь. Я перестала бояться, когда на моих глазах умерла моя подруга, Трисс. Я очень любила ее, очень, очень. Во мне что-то умерло вместе с нею, навсегда. – Мария сказала это очень спокойно, даже отрешенно, но Гарет смотрел при этом ей в глаза, и его поразило их выражение. Настолько, что сердце сжалось от боли. И он спросил, сам зная, что ответ ему не понравится:

– Как она умерла?

– Как все мы умирали там? – Так же спокойно переспросила Мария. – Страшно. Гости издевались над нею, пихали ей внутрь всякие вещи, и порвали ее изнутри. Доктор посмотрел ее и велел сбросить в колодец. Она еще стонала. Но уже была не нужна. Мясо стало негодным. Спасибо большое, я сыта.

– Я тоже. – Тихо сказал Гарет. И, повинуясь внутреннему порыву, взял ее руку и сжал.

– Прости, Мария.

– За что?

– Я герцог. Я хозяин этих земель. Это произошло здесь, под боком у меня, а я и не подозревал… и не думал… Брат прав. Это наше. Мое.

– Вы спасли десять девочек. – Сказала она, и глаза ее вновь засияли. – Вы даже не представляете, от чего вы их спасли, и как важно то, что вы сделали! Это важнее всего на свете, это… это самое прекрасное и важное… Когда я думаю об этом, у меня в душе такой свет, такая радость… Такая благодарность!!! Простите вы меня!.. – Она закрыла лицо руками. Гарет встал, проклиная себя. Зачем, зачем он задал этот вопрос?! Уже задавая его, он чувствовал, что нельзя, не надо, болван!!! Но Мария неожиданно отняла руки, подняла к нему бледное, но спокойное лицо, и сказал:

– Спасибо вам. Спасибо, что спросили и выслушали. Я до сих пор… до сих пор не могу это принять. Не могу. Но вот сказала, и словно немножко боли убыло… Мне стало легче. Простите… и спасибо.

– Если б я мог… – Начал Гарет, и оборвал сам себя. Если б он мог взять всю боль этой чудесной девушки! Убить ее драконов, всех до единого, тех, что живут в ее сердце! Мария подала ему руку, тоже поднимаясь из-за стола, и они замерли на несколько бесконечных секунд, глядя в глаза друг другу – синие и янтарные, – и ощущая что-то волшебное. Трактира вдруг не стало, не стало стола, заставленного яствами, города Гранствилла не стало. Где они были – Бог весть, может быть, на пресловутом седьмом небе?.. И что чувствовали при этом, рассказать не смогли бы при всем своем желании. Да и не важно это было. Важно было только то, что они были здесь и сейчас и смотрели в глаза друг другу, сомкнув руки. Прежде Гарет думал, что любовь – это очень сильное влечение, безумная страсть. Но в эти мгновения он понял, что она такое, понял, ощутил это всем своим существом, и сердце его в какие-то мгновения переполнилось так, что содержимого его хватило бы на целую Вселенную. Он понял, почему брат говорил, что не прикоснется к этой девушке ни за какие блага мира, и что сам этого не сделает не смотря на огонь, пожирающий его изнутри… И знал, что будет мучиться и страдать из-за своей страсти, но будет любить эту муку. Всегда.