Ножка стула с хрустом разломилась. Я бросил ее в камин, наблюдая за тем, как осколки дерева чернеют.

— Ты меня поцеловал? Когда изгонял… его.

Холодный воздух охладил мое лицо. Перед тем, как уйти, я бросил через плечо:

— Выспись. И постарайся не попасться еще одному призраку. Их тут несколько. Один за шкафом с книгами прячется. Пойду искать другого.

— Что?!..

Снег мерно скрипел под моими сапогами. Сосны расступились, обнажив резкий обрыв холма. Под ним было неплохое местечко для рубки дров. Пенек с вонзенным в него топором. И скелет, лежащий среди сгнивших полен.

Прыгнув вниз, я встал над останками. Череп сохранил на себе тот же след. Выдернув топорик, я приложил его щербатое лезвие к пролому в голове.

— Чего и стоило ожидать, — вздохнул я.

Призрак прятался где-то в корнях деревьев, выползших из обрыва. Оглядевшись, я, было, сложил пальцы для крещения, но потом разжал их. Серебристая тень скользнула к снегу, прячась в его белизне.

— Твой друг скорее всего умрет… — прошептали сугробы.

Из домика раздался крик.

— Я знаю, — ответил я, отворачиваясь от тускло светящихся окон. Бросив топор в снег, я медленно направился к карете.

Глава 36: Буква на полене

Глава 36: Буква на полене

Лютня вздрагивала в моих руках, струны тихонько поскрипывали, натягиваемые на колки. Я провел пальцем, вслушиваясь в тихий перезвон.

— Четвертую надо бы еще немного натянуть… — пробормотал я, хватаясь за колок и ввинчивая его. Вновь провел пальцем. — Теперь хорошо, да.

— Лютня в основном используется для аккомпанемента, но твой папка, Джо, любит подергать струны в тишине лесов. Вот, к примеру, слушай. Эту мелодию сочинил обративший меня вампир.

И я замер, затаив дыхание и внимательно вглядываясь в движения ловких отцовских пальцев. Мелодия прыгала от струны к струне, нарастала и стихала, звучала дивным перебором, легким и беззаботным, и тут же становилась грустной, молчаливой, стихала, звуча на грани слышимости, а потом вздымалась новой волной. Меня это впечатлило. Непостоянность тонких и нежных звуков.

— Я не стану тебе называть имя этого вампира, — прошептал отец, — но он прославился как композитор. Забавно, да, сын? Среди клыкастых музыкантов и творцов больше, чем хотелось бы думать людям.

— Знаешь, эта мелодия существует долго, — пробормотал я, наигрывая на лютне и мягко раскачиваясь в такт музыке. — Для нее не существует нот, в этом я уверен. Да что там, мало кто даже просто знает об этой композиции. Может быть, только я и мой отец… Он некоторое время учил меня игре на лютне. Для него это был самый чувственный инструмент. Не потому, что другие чем-то грубее. Но струны его завораживали, касания к металлу, извлечение мелодий кончиками пальцев, ногтей… И он объяснял, что если я хочу серьезно играть на лютне, то мне нужно научиться импровизации. В основном, потому что лютневый аккомпанемент не требует нот. Как-то так сложилось. Возможно, эта второсортность как инструмента зацепила моего отца. Может быть даже, в лютне он видел самого себя — слабого вампира, практически бесполезного, годного лишь как тень, идущая за кем-то…