– Да, – ответил я, пользуясь передышкой, чтобы привести в порядок мысли и тунику.

Найя пролистала дневник; рисунки мелькали один за другим. Она на них не задерживалась, даже на портретах Джинан, которые я не собирался никому показывать. Пару раз она возвращалась к уже увиденной странице и внимательно приглядывалась, сутуля плечи, но вскоре захлопнула книжку.

– Нарисуйте меня, – потребовала она, обернувшись.

Она протянула мне дневник, и я посмотрел, не порвался ли он. Не знаю зачем. Старая книжица путешествовала в моем кармане в ходе многих переделок и ни на ангстрем не истрепалась.

Должно быть, я слишком увлекся, потому что женщина настойчиво повторила:

– Нарисуйте меня.

Не дожидаясь ответа, она улеглась на диван, весьма живописно выгнув спину. Нарисовать ее? Просто нарисовать? На это я был готов, чтобы удержать ее подальше от себя и вернуть контроль над ситуацией. Я сел напротив и достал карандаш, помедлив, только чтобы перевести дух.

Думать не получалось, карандаш норовил выпасть из пальцев. Рука дрожала, но я начал рисовать. Широкими штрихами набросал ее силуэт. Я молчал, потому что слова могли прозвучать как приглашение, а я себе не доверял. Она тоже молчала, лишь наблюдала за мной с нескрываемым увлечением. Ее сумрачные глаза были живыми и настороженными.

Я так и не закончил рисунок. Позже, чувствуя себя запятнанным произошедшим, я вырвал страницу. Найя накинулась на меня быстрее, чем я мог представить. Выбила дневник из рук, толкнула меня и оседлала, ерзая бедрами. Ее губы впились в мои, заставив вновь вспомнить о вампирах. В ее голых руках была такая сила и настойчивость, что мой легион бросился врассыпную, оставив на передовой одинокого одноглазого солдатика. Ее жаркое дыхание обжигало лицо и шею, и остатки мыслей потонули в алом горячечном тумане. Она просунула язык мне в рот. Я почувствовал пряное вино и мятный привкус хилатара.

Найя тихо простонала и еще сильнее прижалась ко мне. Я провел руками по ее бокам, обхватил голову, запустив пальцы в волосы.

И почувствовал то, от чего замер.

За ее правым ухом был металлический отросток. Сначала я принял его за серьгу, но в голове сразу прозвучали фанфары, напомнив о блестящем имплантате за ухом Кхарна. Меня затошнило, и я вскочил, отпихнув Найю на диван.

Сапоги все еще были на мне. Я навис над ней. Темные глаза Найи смотрели на меня то ли с ужасом, то ли с вожделением. Ее создатель наверняка задумал так, чтобы мужчины не могли это понять. Она рассмеялась, приняв мое поведение за игру, решив, что я наконец открыл ей свою истинную сущность, свою душу. Изогнувшись, она раздвинула ноги и закусила губу маленькими зубками.