– Моримхира совершает Погружение каждый день, каждый день… – повторил он. – То, что прежде, до Хтоника, было священным паломничеством, ныне отвергнуто. Некоторые утверждают, что он таким способом кается перед теми, кого убил до пришествия Подлых.

– О чем ты говоришь?

Сику повернулся к нему – обращаясь к призрачному образу Иммириккаса, Сорвил теперь знал это.

К его нынешнему лицу.

– Его окружает дикий лабиринт, – проговорил Последний Сын, обращая взор в черноту – словно бы невзначай, в действительности же питая отвращение к его облику. – И он придерживается единственной тропы, которая принимает его поступь.

Клеть опускалась под перестук молотков и скрипящий ржавым железом голос Перевозчика.

Так пел Древнейший Воитель. И Сорвил узнал, что недра земли представляют собой лабиринт, они полны пещер и пустот. Было страшновато понимать, что основание всех оснований содержит в себе пустоты. Вокруг нас земля, осознал он, не веря себе самому – земля! – и они проходили сквозь нее, погружаясь в черную утробу. Он немедленно заметил изменение в характере рельефов, когда наконец обратил на них свое внимание, понимая при этом, что происходили эти изменения постепенно – от фигуры к фигуре. В какое-то мгновение, быть может, еще когда сверху доносились отголоски плача, каменное население стен начало замечать их. Одно за другим поворачивались небольшие, с кулак, лица, фигуры ростом в локоть начали выстраиваться на краю выжидающей пустоты. К тому времени, когда Сорвил обратил внимание на перемену, небольшие скульптурки скопились на переднем плане панелей и стояли, выжидая и глядя на них, поворачивая лицо за лицом.

Клак… Клак… Клак…

Разделенная между Сорвилом и Иммириккасом душа замерла в ужасе.

– Никому неведомо, как или почему пожиратели камня изобразили их подобным образом, – сказал Ойнарал со своего края, быть может, ощущая смятение Сорвила, а может, и не замечая его. – Сами пожиратели говорили, что сделали так, дабы почтить Погружение как путь к самопознанию и постижению грехов. Чтобы понять внешнее, говорили они, надо отвергнуть внутреннее.

Сорвил поежился – такое воздействие произвели на него эти тысячи неподвижных ликов.

– И ты не доверяешь им?

– Их выражения, – произнес сику голосом столь же заискивающим, как и его взгляд. – В них слишком много ненависти.

Однако молодой человек не замечал ненависти ни на одном лице. Они просто следили, образуя кольцо за кольцом внимательных миниатюрных ликов, с которых смотрели глаза столь безразличные, что их можно было бы счесть мертвыми, и столь многочисленные, что сливались в одно. Плач еще пронзал собой воздух, образуя стоячее болото стенаний и воплей, шум, снабженный крючками, способными, как репьи, цепляться к душам. И от противоречия у Сорвила по коже побежали мурашки – от зрелища суда произведенного и звука суда принятого.