Стук молотка клети растворялся во мраке, отзвуки гуляли по шахте, отражаясь от неровных стен, отсчитывая не знающий устали ритм древней песни Перевозчика.

То была песнь Кровосмешения Линкиру, отметил Сорвил. Та ее версия, которую он – или душа, ставшая им, – никогда не слышал. В вариации, где слова песни несли в себе зерна истерзанного, исковерканного будущего, погибели, ставшей их роком.

Апокалипсис нелюдей. Целая раса, запертая в лишенных света глубинах, оплакивающая утраты, яростно оспаривающая сделки, заключенные в давно минувшие времена; души, следующие от поражения к безрассудству, а от него к трагедии, всегда на бурных волнах, всегда все дальше и дальше от берегов настоящего. Скоро последние из здравомыслящих сдадутся Скорби, эмвама оставят их, погаснут последние из глазков, безмолвие и тьма воцарятся в опустевшем сердце Иштеребинта.

Гора перестанет плакать.

И Сорвил осознал, ухватил факт, ускользавший от прочих людей до тех самых пор, пока к ним не являлась смерть. Конец все равно настанет. Нелюди, при всем их ошеломляющем возрасте, были бессмертны не более чем их каменные рельефы. Невзирая на всю праведную мощь и изобретательность, время положило предел их власти, превратило в дым их головокружительное великолепие. Они были сильнее и мудрее людей, но судьба привела их к упадку. Если погибли волки, на что могут рассчитывать дворняги, беспородное людское племя?

И в один оставшийся незамеченным миг вдруг сошлись воедино древние обиды Амиоласа и удивительные факты Великой Ордалии. Он ощутил, что его взяли и нацелили заново, повернув к реальности столь же неприукрашенной и суровой, как сама истина. Обмана не было. Ойнарал ничего не скрывал. Иштеребинт нельзя было назвать дурацкой пантомимой. Гибель мира – вовсе не какая-то безумная фантазия или способ выдать нечестие за отвагу.

Она попросту неизбежна.

И случилось так, что, находясь в самых недрах Обители, сын Харвила ощутил горизонт нового и жуткого мира, в котором действительно существовал Консульт, близилось уничтожение людей и Анасуримбор Келлхус был единственной их надеждой – единственным подлинным спасителем человечества и самого мира! Мира, где часть, которую могла видеть Жуткая Матерь, оставляла ее слепой к той части, узреть которую Она была не способна.

Мира, в котором он мог бы любить Анасуримбор Серву.

Но тогда он должен выжить и спастись из этого безумного и полного зла места. Бежать из него!

Ибо в Плачущей горе не осталось места надежде.

Если не считать владыки Харапиора, она не знала никого из тех, облаченных в нимилевые кольчуги нелюдей, что явились за ней. Однако их взгляды говорили ей, что они о ней слышали, знали, кто она такая и на что способна. На угрюмых лицах читалась похоть, смешанная с любопытством и смущением.