Сорвил повернулся к Ойнаралу, стоявшему на суше несколькими шагами дальше и вглядывавшемуся во тьму.

Внезапно Перевозчик завозился на носу клети, и Сорвил, увидев, как Древнейший Воитель выбросил на берег тушу свиньи и та глухо шмякнулась неподалеку, поспешил присоединиться к сику.

Ойнарал пробормотал:

– Слушай.

Сорвил напрягся до шума в ушах.

– Ничего не слышу.

– Именно, – проговорил нелюдь. – Именно поэтому Бездна – наш единственный храм. Безмолвие – вот предмет, наиболее священный для моего народа.

Сорвил знал это, однако сама идея вызывала удивление.

– Безмолвие… но почему?

Лицо Ойнарала застыло.

– Забвение, – сказал он. – В нем мы укрылись бы, если бы смогли.

Серва висела на шесте, продетом между ее руками и спиной, покрытая мешком голова ее поникла, дыхание разогрело ткань. Глазки круглыми пятнами высвечивались на шелке, пока тюремщики влекли ее по лабиринтам переходов Иштеребинта.

Она задумалась, не без сожаления, о той краткой трагедии, которой была ее жизнь, о том, как обстоятельства могут притупить, раздробить и уничтожить самые искусные замыслы. И о том, как над всем властвуют счетные палочки, палочки жребия.

Над всем, кроме Кратчайшего Пути.

Ниом был всего лишь уловкой для ее отца, как и для еще остававшихся в живых нелюдей – теперь она это понимала. Он был всего лишь сосудом, пустой формальностью, ничем не связанной со своим ужасным содержимым. Отец направил сюда Сорвила и Моэнгхуса для того лишь, чтобы явить миру собственную изобретательность. В качестве обыкновенных простофиль, безмозглых знаков куда более могучих амбиций…

А она сама? Она – шедевр, жуткое содержимое, знак руки мастера.

Анасуримбор Серва, гранд-дама Свайальского Договора, величайшая ведьма из всех, что ступали по берегам Трех Морей.

Владыка Харапиор наконец велел отряду нелюдей остановиться. С головы ее стащили мешок; яркий свет ослепил Серву. С тревогой она поняла, что они все еще находятся в коридоре, конечно, широком, но все-таки в коридоре. Верхняя Люминаль, решила она.

Владыка-истязатель наклонился к ней так, что она могла бы укусить его за восковой нос. Мучительный гнев разливался по его лицу. Единым движением он занес правую руку и ударил кулаком по левой ее щеке.