Шранки кромсали и рыхлили землю, с визгливыми завываниями подбрасывая ее в небеса. И устремлялись вперед.

Кевочал – так на древнем аорсийском наречии звалась эта квадратная башня. Алтарь. После разрушения Циворала она оказалась самым могучим из оставшихся в крепости бастионов – или просто так привиделось мечущемуся в панике взгляду. Саубонова дружина растратила время, на которое утихла Орда, взывая к ведьмам над крепостью, сперва умоляя, а затем проклиная их увитое золотистыми лентами шествие. Горстка Свайали искоса взирала на то, как они бежали следом, возможно, ведьмы даже терзались от стыда и жалости, но и только. В сущности, они просто ушли.

Саубон меж тем уже разглядывал укрепления вокруг, пытаясь оценить тяжесть положения, в котором очутилась дружина. Он забрался на нагроможденные Келлхусом обломки и встал на внутренней стене Риборрала, обозревая помрачающие ум декорации настигшего их гибельного рока.

Хребет Уроккас громоздился перед ним, уже без диадем из призрачного колдовского света. Последние из Свайали, напоминая золотистые хлопья снега, брели над беснующимися скопищами. Зрелище заставило его пошатнуться – на целые скрежещущие мили простиралась Орда, ее титанический вой похитил всякую надежду на саму возможность услышать звуки человеческой речи. Север. Юг. Запад. Восток. Казалось, сама земля состоит из белесых, воющих лиц.

«Он вернется, – настаивала часть его. – Тебе нужно лишь суметь оставаться в живых достаточно долго».

Ему не нужно было говорить что-либо вслух, дабы направлять своих дружинников или отдавать им приказы. Рыцари Льва Пустыни воззрились на него, как только последняя Лазоревка исчезла за стенами, и теперь пристально вглядывались в его голубые глаза, считывая застывшую в них обреченность. Он указал им на Кевочал. И тогда, выбрав ее из всех укреплений, разбросанных по распотрошенному сердцу Даглиаша, они собрались на верхушке последней из по-настоящему могучих башен древней крепости.

Продержаться.

Саубон, вынужденный двигаться к башне вдоль внутренней стены, ожидаемо добрался до осыпавшейся боевой площадки последним. Немедля воины выстроились оборонительной линией вдоль парапетов, лишенных зубцов. На востоке до неба воздвигался Ингол, столь громадный, что весь мир на его фоне казался лишь шкурой, наброшенной поверх пня какой-то исполинской секвойи. Олорег был виден почти целиком, хоть и смутно, зато за ним титаническим силуэтом вырисовывалась туша Мантигола, склоны которого полыхали огнем. Блестящая гладь Нелеоста, слегка подернутая рябью на ветру, простиралась на юге. На севере равнина Эренго проступала из-под покрова Пелены. А от равнины до моря раскинулся придавленный и удушенный шранками мир – начиная от скопищ, визжащих и беснующихся прямо под стенами крепости, до клубящихся вдали толп, уродливыми снопами разбросанных по голым скалам и плодородной земле. Изобилующей личинками и изрытой червями…