– Восславьте его! – смеясь, прокричал он не способным его услышать, но еще способным верить людям. – Хвала нашему святому аспект-императору!

Явилась смерть. Она всегда является. Но встретить ее можно по-разному…

И мало кому достается смерть столь славная, какая досталась им.

И его дружина, его люди узрели это, как и он сам. Невозможный свет их господина и пророка воссиял в их очах и сердцах. Они смеялись и ликовали, хотя весь мир щетинился железом и вопил, – и продолжали смеяться даже тогда, когда первые из них рухнули на колени со стрелами в глазницах.

– Слава! Слава ему!

Шранки вскарабкались на стены и уже перебирались через парапеты.

– Хвала Анасуримбору Келлхусу!

Смерть закружилась вихрем.

Саубон противостоял натиску, кромсая врагов, ломая свистящие в воздухе тесаки, круша черные шлемы. Сначала казалось, что это легко – рубить и резать рычащие морды, стоит только им показаться над краем башни. Люди сбрасывали шранков вниз, словно визжащих кошек, и казались неуязвимыми в своем бастионе. Дождь из черных стрел сразил омерзительных тварей не меньше, если не больше, чем воинов Саубона. Тридцать восемь душ оставалось в его отряде. Сообразуясь с возникавшей то тут, то там нуждой, они расположились по периметру боевой площадки Алтаря линией, становившейся все тоньше, ибо все больше и больше шранков взбирались на башню со всех сторон. Кевочал вскоре выглядел словно одетым в гротескную юбку из карабкающихся по его стенам тварей, башня казалась теперь лишь не слишком высоким восьмиугольным валом, почти погребенным в кипящем, словно суп, сборище гнусности. Создания уже перехлестывали через все парапеты. Защитники вынуждены были отступить, сомкнув ряды и образовав круг, в котором каждого человека отделяла от его задыхающегося от усталости брата лишь пара шагов. Саубон продолжал возглашать имя своего господина и пророка, хотя уже и сам не знал, делает ли он это ради воодушевления или ради мольбы. Никто не смог бы услышать его, поглощенного гниющей глоткой Орды, а имя аспект-императора стало чем-то пустым, лишенным значений и смыслов, только рефлексом, порожденным ужасом, насилием и прочими формами Тьмы, что была прежде. Да и воины его уже напоминали тени, сражающиеся с другими тенями – ползущими или же скачущими. Мир каким-то странным образом резко свернулся, сжался внутрь себя, став туго натянутым пузырем, жадно всасывающим последние мгновения жизни и смерти экзальт-генерала. Его нимилевый клинок вонзался и рубил, резал и кромсал бледную, как рыбье брюхо, кожу, прокалывал щеки, крушил зубы. Стрелы со звоном отскакивали от его шлема, бессильно стучали по его древнему куноройскому хауберку. Он пнул обветшалую кладку парапета, обрушив целую секцию, и встретился взглядом с очередной цепляющейся за стену мерзостью. Глаза, подобные черным мраморным шарикам, утонувшим в наполненных маслом глазницах, искаженное яростью лицо, смятое как зажатый в кулаке отрез шелка, слюнявая, полная дикости, ухмылка, изгибающаяся все сильней и сильней – до каких-то совсем уж немыслимых пределов лишь затем, чтобы пропасть, исчезнуть, раствориться…