Слово, произнесенное где-то внутри его головы…

И дальняя от входа часть гарема, где Маловеби чувствовал лежащую в сундуке хору, взорвалась. Награбленные сокровища выдуло наружу как мусор. Толчок поверг и Фанайяла, и Наннафери на колени – и женщина, опрокинувшись на спину, покатилась в припадке радостного хохота. Шатер шатался и гремел. Невозможная Песнь, сокрытая от мирского взора, пронзала сущее.

Маловеби бездумно нашарил в своей мантии Эрзу амулет в виде железной чаши. Ледяной ужас рвал когтями его внутренности.

– Фанайял, – прокричал он, – скорее ко мне!

А затем его мысли сплелись запутанным узлом, и он уже возносил монотонный речитатив, заполняя сознание помышлениями, ему противоположными. Творил священную и кощунственную Песнь Извы. Он увидел, как падираджа отчаянно ринулся к нему, но споткнулся о выставленную Наннафери ногу. Фанайял тяжело рухнул, растянувшись на алых коврах, расшитых золотыми узорами в виде райских кущ. Маловеби был слишком хорошо обучен, чтобы колебаться: Чаша Муззи раскрылась над ним сияющим бастионом, призрачная Аналогия амулета, что он сжимал в своей левой руке…

Ведь он догадался, кто именно обрушился на них всей своей мощью.

Наннафери вскочила на ноги и принялась пинать простертого Фанайяла в голову, яростно визжа:

– Свинья! Свинья!

Она не остановилась даже тогда, когда колдовской голос начал разрывать шатер по дуге – сперва медленно, а затем резко, словно вращающееся колесо стремительно мчащейся повозки – до тех пор, пока они не обнаружили, что стоят посреди вихря обломков, защищенные хорой, как смутно осознавал Маловеби. Небеса заходились криком. Войлочный купол шатра взмыл, унесенный ураганным ветром, и дневной свет хлынул внутрь, наполнив открывшееся внешнему миру безумие яркими красками и забрызгав его мечущимися тенями.

И Маловеби наконец увидел его…

Святого аспект-императора Трех Морей.

Его метка была какой-то неправильной и ужасающе тошнотворной. Нимилевые звенья его хауберка вскипали в хаотично мелькающих потоках света белыми и серебристыми отблесками. И в то же время в его облике заметны были следы дальнего и трудного пути – спутанная грива золотистых волос, неухоженная борода, заляпанные сапоги, измазанные в грязи пальцы. На нем был отороченный соболиным мехом плащ, который колыхался и хлопал за плечами. А на его боевом поясе висели, болтаясь вокруг левого бедра, знаменитые декапитанты, наружностью своей напоминавшие изменчивые ночные кошмары.

Не проявляя интереса к Маловеби, Анасуримбор Келлхус, словно видение из жесточайших саг, двинулся прямо к падирадже и первоматери. Глаза его сверкали, как отполированный ветром лед. И действительно, сияние окружало его голову и руки: призрачные золотые отсветы, круглые и незамаранные Меткой.