И она обнаруживает себя в окружении проклятых душ.

– Что бы это значило? – вопрошает Король Племен. – Что скажешь, колдун? Что предвещает наша встреча?

Под взором Ока весь мир сияет. Оно не замечает теней, как не знает ни прошлого, ни будущего. Она зрит его, Найюра урс Скиоату, живую легенду, и не может отвести взгляд. Она видит его душу, какая она есть.

– Я не силен в этом, – парирует старый волшебник. – Тут мы с тобой одинаковы.

Скюльвендский демон скалится. Это выглядит для нее так, словно она смотрит в открытую топку, наблюдая за яростным пламенем. Жар опаляет ее щеки, она щурится от уколов невидимых искр. Грехи волшебника – хотя они и ужасны – не идут ни в какое сравнение со злодеяниями, совершенными этим человеком.

Лающий смех.

– Что ж, значит, и наши цели едины. Ты тоже явился сюда, чтобы стрясти кое-что с того, кто задолжал нам обоим.

Она видит это – одна мерцающая вспышка за другой, сплетенные воедино проблески несчетных преступлений. Младенцы, воздетые на острие меча. Матери, изнасилованные и задушенные.

– Нет, – ответствует Ахкеймион, – чтобы суметь составить правильное суждение… нет-нет… чтобы действовать, исходя из него.

Она зрит жестокие пути Народа, преступное богохульство самой принадлежности к племени скюльвендов, к людям, уже рождающимся проклятыми, лицезреет всю бесноватую дикость их бытия, видит руку, скользящую в тени раздвинутых бедер…

Демон насмешливо фыркает.

– Все тот же философ! Все так же треплешь языком, чтобы вернуть себе то, что отдал собственными руками.

И ярко пылающая ненависть – ничего подобного раньше ей встречать не доводилось, душное пламя, затмевающее даже тот огонь, что тлел в душе лорда Косотера, которого никогда не заботили муки тех, кого он терзал и убивал.