– Я лишь знаю, – ровно говорит Ахкеймион, – что миру приходит конец…

Найюр урс Скиоата был убийцей, бросавшимся на своих жертв, готовым хрипеть и визжать вместе с ними…

– Второй Апокалипсис вокруг нас!

…чтобы ближе сойтись с сутью своей ужасающей силы…

Скюльвендский Король Племен глумливо смеется.

– И ты страшишься – а вдруг Анасуримбор и вправду твой спаситель! Вдруг его Ордалия может уберечь мир от гибели!

…чтобы сделать кусочек сущего своим доменом, своим суррогатным миром…

– Я должен знать наверняка. Я не могу ри-рисковать…

– Лжец! Ты же готов прикончить его! Ты затаив дыхание склоняешься над алтарем, который возвел из запылившихся свитков, но при этом от тебя так и смердит отмщением. Ты насквозь провонял им! Ты хотел бы закрыть его глаза – так же как и я!

Старый волшебник стоит, ошеломленный, тревога в нем борется с неверием. Пламя костра извивается и хохочет, где-то в его чреве потрескивают угли, громко и гулко, словно кости, ломающиеся прямо внутри плоти.

– И что же ты ответил на призыв Голготтерата? – вопрошает Ахкеймион. – Спешишь на подмогу Консульту?

Король Племен весь, целиком, обращается в шумящие языки пламени, и Мимара наконец видит его лицо, словно само сущее захотело, чтобы она узрела это. Высокие скулы, массивная челюсть, нависающие брови, шрамы, подобные собравшейся складками коже. Он так же стар, как Ахкеймион, но намного жестче его, так, словно он слишком ревностно пестует свою мощь, обладая волей чересчур неукротимой, чтобы уступить хоть малую толику, отказаться хоть от чего-то, кроме излишков и слабостей, свойственных юности.

Он сплевывает, повернувшись к пламени, притягивающему его взгляд, как бедра девственницы.