– Но как ты можешь?..
– Моя воля должна свершиться! – вопит варвар. – Анасуримбор Келлхус поперхнется моим ножом. Я вырежу из его груди ту кишку, что он зовет своим сердцем.
– И это все? – кричит в ответ Ахкеймион. – Найюр урс Скиоата, Укротитель Коней и Мужей! Раб Консульта.
Король Племен бьет Ахкеймиона так, что тот вновь оказывается распростертым на земле.
– Я позволил бы тебе еще пожить, колдун! – гремит он, опять вытягивая несчастного старика из темноты.
Она замечает лицо Ахкеймиона, отчаянно пытающегося глотнуть воздуха – подобно тонущему путешественнику меж двух океанских валов…
Паника, словно тысяча крошечных коготков, царапает и скребет ее сердце.
– Я бы пощадил твою сучку, – рычит король варваров, – твоего нерожденного ребенка…
Она слышит собственный крик:
– Ты!..
Изумление заставляет этот напоенный тьмой и горящим жиром мир на миг замереть.
– Ты не из Народа!
Она не чувствует своего лица, но с мучительной ясностью чует их, хоры, Слезы самого Бога, висящие во тьме, подобные свинцовым шарикам, заставляющим покрываться рябью сырую ткань мироздания. Дюжина маленьких прорех в ткани сущего.
Найюр урс Скиоата, отвернувшись от распростертого колдуна, теперь воздвигается перед ней, тень, подобная нависшей гранитной скале, обрамленной пляшущим белым пламенем, плоть, полыхающая адским огнем. Сама ночь рычит и дивится.
– Всю свою жизнь! – вопит она. – Ты слишком много думал!
– Всю! Свою! Жизнь!
Око закрывается, и нахлынувший ужас наполняет Мимару. Ее взгляд мечется от громадной тени к жуткой лошади и ее всаднику, висящим на кольях, и к Маураксу, сидящему подле этой выставленной напоказ мертвечины. Она замирает…
– Да, – рокочет скюльвенд, – ты напомнила мне ее…