– Как ты сюда попала? – спросил он, когда она, утирая слезы, подошла к нему.

– Я по внутренней стене залезла.

Ларри не поверил.

– Врешь! Она же ровная совсем!

– Не такая уж, – сказала девочка. – Кроме того, мне, Улитке, куда угодно можно забраться…

Клоп косился с уважением и недоверием. Он знал, что Улитка никогда не врет. Или говорит как есть, или плачет…

– Ты… знаешь что, – с неловкостью сказал он. – Хочешь, я больше никогда не буду звать тебя Улиткой? Как тебя зовут на самом деле?

Но она не сказала настоящего имени и отчего-то опять заревела. Клоп пожал плечами и вернулся к обязанностям караульного. Он знал, что чем меньше обращают на плачущих внимания, тем быстрее они успокаиваются. И действительно, всхлипывание скоро прекратилось.

– Можно я постою с тобой? – спросила Улитка за спиной. – Боюсь обратно спускаться…

Ларри милостиво разрешил, и дети вдвоем стояли на башне, пока их не сменил посланный Джеком Жедь.

Далеко от Далекой Криты на башне Полесья стояли двое давно уже не детей.

Тот, что был старше, хмуро разглядывал темноту. Вечером опустился туман, закутав Полесье в белый саван. Макс взвесил в уме сравнение и поморщился, он терпеть не мог туманную погоду.

Алек, похоже, не мучился никакими предчувствиями, и сырость была ему нипочем. Когда гений забывал о своем Даре, он выглядел самым обычным подростком – неунывающим, веселым, жаждущим приключений. И любопытным.

– Что происходит?

Макс как будто не заметил вопроса, продолжая созерцать туман или, может быть, свои мысли, мало отличающиеся от подсвеченной Луной белесой пелены. В последнее время он приобрел привычку надолго застывать на одном месте, что-то обдумывая, а потом так же внезапно «просыпался».

– А? – очнулся он. Алек вздохнул и терпеливо повторил вопрос.

– Происходит Проводник ведает что, – сказал старший товарищ. – Болотники чего-то закопошились в своих болотах. И церковники…

Он сплюнул через частокол.

– …ведут себя непонятно. По законам войны такого не должно быть.