– Это значит, что я могу снова выйти в сеть? Могу позвонить друзьям?

– Ты можешь встретиться со своими друзьями, детка. Я даже знаю, где их найти.

– Не знаю, что и сказать, то есть…

– Это просто замечательно! День рождения и Рождество, и твоя Бар-мицва[106], три в одном! – она сделала еще один долгий глоток шампанского и передала бутылку.

Ласка осмотрела свою похожую на тюремную камеру комнату, взглянула на свои скромные вещи, на свою одежду в стиле нормкор, которую принесла Надя, остановила взгляд на общих интерфейсных поверхностях, которые не пыталась подстроить под себя, чтобы случайно не оставить отпечаток пальца. В локальном хранилище лежали книги, которые она читала, но она без труда могла их заменить. Ей хотелось скорее уйти от всего этого. Даже когда она поняла, что их зашифрованное хранилище содержало записи, которые она вела в абсолютном одиночестве, ей было уже все равно. Это были записи Затяжки, незнакомки, стремительно удалявшейся в зеркале заднего вида.

Она отпила из бутылки. Шампанское теперь не казалось сладким и выдохшимся. На вкус оно было просто замечательным. Должно быть, это чувство возникало у людей, пивших шампанское: мощь и свобода, чувство быть обязанным только тем, кого ты выберешь сам. Именно поэтому шампанское раньше было дрянным – оно символизировало ее плен в редуотерности. Теперь же все было наоборот. Скорее всего, она больше никогда его не попробует. Она надеялась, что больше не придется его пробовать. Она выпила еще немного, дала сладкой струйке стечь по щеке и вниз по шее.

Надя сидела на краю кровати: маленькие белые зубы, квадратное лицо, голубые как лед глаза, заметные жилки на шее и мускулы на крепких руках, пунцовые щеки, дикий блеск в глазах. Импульсивно Ласка потянулась вперед, и Надя перехватила ее руку. Ее ладонь была тверда от мозолей, прочна как тиковое дерево. Ласка чувствовала через кожу ее пульс. Она подумала о Гретил, и ей захотелось поскорее уйти отсюда, сопротивляться первому импульсу, пробудившему в ней желание, однако мысли о Гретил еще сильнее завели ее…

Она наклонилась вперед, к Наде, их пальцы сплелись так, что Ласка едва не вскрикнула от боли. Ласка знала, что Надя хотела довести ее до той точки, где боль встречается с наслаждением. Такие моменты были полностью в ее власти, она могла с точностью достигать их, как пилот спецназа, сажающий истребитель на авианосец, касаясь его с той уверенностью, которая и позволила безошибочно провести всю операцию.

Когда они поцеловались, эти маленькие квадратные зубы вцепились в ее губу. Она томно застонала, прежде чем поняла, что издает какие-то звуки. Внутри нее как будто прорвало плотину. Чувства, скопившиеся внутри за долгие месяцы, проведенные то в одном, то в другом плену, длительная разлука с Гретил, желание скорейшей встречи, – все затмило ее разум. Она сжала руку Нади, не опасаясь причинить боль, зная, что Надя несокрушима.