— Марьянка?

Всклокоченная Анькина голова, отогнув занавеску, появляется в проеме. Сонная, смешная. Анька ничего не понимает и поэтому боится.

— Ты… ты чего?

— Ничего, — отвечает Марьяна. Перегибается вниз.

— Ма…!!!

Оборачивается, обрывая на полуслове Анькин крик. Анька смотрит потрясенно, она в шифоновой ночнушке на бретельках, и в огромном декольте идет пупырышками желтовато-малиновая обожженная кожа.

— Холодно, оденься.

Но Анька не уходит, она кутается в портьеру, становясь похожей на смешную античную статую. Ее кудряшки стоят дыбом, вокруг глаз темные круги вчерашней туши. Хлопают ресницы.

— А ты не…? Все-таки четвертый этаж. Осторожнее, а?

— Хорошо.

Солнце поднимается, наконец, над скалой, и все вокруг вспыхивает одним великолепным залпом. Марьяна щурится, отводит волосы от лица, отпивает уже остывший, так быстро, чай. Разворачивается с чашкой в руках — навстречу Аньке, продрогшей, но стоящей на том же месте, с перекрученной занавеской на плечах.

— Как… там? — очень тихо спрашивает она.

Если приподнять недоуменно брови, улыбнуться, пожать плечами — она не переспросит, потому что боится. Но Марьяна отвечает:

— Там по-другому. Совсем. Трудно объяснить.

— Стас жив? Ребята найдут его?

— Тебе кажется, я могу знать?

Получается гораздо резче, чем задумано, и Аньку словно отбрасывает ее словами и взглядом назад, в номер, в тепло. Марьяна снова подходит к парапету — но утро уже кончилось, исполнилось, воплотилось в новый день. И, кажется (она мимолетно смотрит на часы), уже вот-вот и завтрак.

Она спускается одна, немыслимо же сидеть в номере и ждать, пока Анька придирчиво подберет себе одежду, причешется и нарисует устраивающее ее лицо. Столовая вообще пуста, и Марьяна уже допивает чай, безвкусный, необязательный чай из алюминиевого чайника, остывающего на столе, когда появляются первые люди, японцы. Японочка с фотоаппаратом садится за столик, придвигает к себе тарелочку с двумя кусочками масла, смотрит, решая, что с ними делать; наблюдать за ней смешно. А японца возле нее нет, Марьяна панорамно оглядывает столовую — и видит, как он приближается, лавируя между столиками, он явно направляется сюда, к ней.

Ее охватывает паника. Встретиться с ним сейчас лицом к лицу, говорить с ним, рассказать ему обо всем, пытаться его убедить — нет, она не готова, не надо! Мимо громыхает тележка, и хмурый официант на какое-то время заслоняет от нее японца — а значит, и наоборот. Марьяна вскакивает и, стараясь так и держаться за тележкой и широкой официантской спиной, проскальзывает к боковому служебному выходу. Японец, скорее всего, отслеживает ее маневры — но не преследует, и это уже хорошо.