— Что вы об этом думаете, Юрий Владиславович? — спрашивает он. — Куда мы теперь?

Спасский отвечает недоуменной улыбкой. Он вообще не думает, он любуется, завороженный совершенно новой эстетикой окружающего мира. Ни мыслей, ни планов — одно чистое созерцание. Тем более что существует писатель, который точно знает, куда идти.

— Хотелось бы все-таки выйти до темноты к городу, — говорит Ермолин. — Все эти штуки, как их, аберрации, — он кивает в сторону моря, — не вызывают доверия. Счастье, что никто не погиб. А в городе должна быть налажена какая-никакая инфраструктура, защита. Кстати, если мальчик выжил, он, скорее всего, уже там.

— А если нет никакого города? — спрашивает Спасский.

Не Ермолина. Так просто, мечтательно в пространство.

— Маловероятно, — поспешно, не допуская в голос тени сомнения и страха, отрезает Ермолин. — Пансионат откуда-то снабжался. Но вообще было бы неплохо иметь представление о том, как бы в случае чего вернуться назад.

— Вам хочется назад, Александр Павлович?

И в этот момент море начинает крениться. Вниз, вбок, в противоположную от них сторону. Маленькие беспорядочные волны у ног Спасского обретают направление и катятся будто по наклонной плоскости узкими пенными кружевами. Это очень красиво. Из глубины, успевает заметить он, смотрят вверх удивленные рыбы, и то, неназываемое, тоже глядит своими огромными затуманенными глазами. А потом на рябую поверхность падает свет, вспыхивает, отражаясь от параллельных рядов полупрозрачных оборок-волн, и под расплавленным зеркальным серебром не различить уже ничего.

Но это прекрасно.

Он уже стоит на голом песке, в густые дырочки под ногами уходит последняя пена, а море катится вдаль, постепенно набирая скорость. Ермолин отступает на шаг, и на песке остаются его большие, странно обыкновенные следы.

— Что это? — негромко спрашивает он. Не Спасского.

— Какой, на хрен, обман зрения?! — проносится мимо них вместе с энергичной толпой, она взрывает песок широкой траншеей и заставляет посторониться Ермолина: ролевики. Возмущается большой неповоротливый Пес, мотая круглым лохматым затылком. — Оно же правда — р-раз! — и ребром!.. как и те скалы…

— Мы не знаем… — отвечает высокий Тим, и его голос как-то слишком быстро глохнет и растворяется впереди.

— Мы ничего не знаем, — повторяет Ермолин. — Если б хотя бы японец… он физик, по крайней мере. А гуманитарий, тот может завести куда угодно.

Спасский слушает невнимательно, его нисколько не увлекает эта тема. Красота не нуждается в пояснениях, вера не нуждается в доказательствах. Писателю он верит. Фигура того маячит уже далеко впереди, седые волосы развеваются, плечи широко развернуты, походка стремительна и тверда. Вот писатель поворачивается вполоборота, глядя вслед уходящему морю, и в этот момент его перекрывают нестройной толпой ролевики — неужели их всего трое?… по ощущению гораздо больше. Но и в этой шумной маленькой толпе есть своя безукоризненная гармония. Спасский любуется ими.