Вот они сворачивают чуть в сторону, туда, где мгновение назад еще было море, и на слепящем серебряном фоне обрисовываются три силуэта: грузный Пес, двухметровый Тим, коренастая Рысь. Они останавливаются и о чем-то спорят, жестикулируя преувеличенно и яростно. Спасский притормаживает тоже: ему не хочется их догонять. Ему нравится этот немой спектакль в невероятных перевернутых декорациях. Ермолин что-то опять говорит, но оно гораздо менее важно.
И вдруг буквально у них под ногами, у самых подошв Спасского, разламывается песок — неровным краем, словно щедро поделенная пополам буханка хлеба. Ермолин поспешно отступает, продолжая что-то говорить, а Спасский пристально, чуть отрешенно смотрит, как сползает пластом в глубину и в бездну та, вторая половина. Далеко внизу шумит оглушительным водопадом опрокинутое вертикальное море.
Тогда он вспоминает и вскидывает глаза.
Он видит их. Только двоих на светлом, почти белом фоне громадного неба. Отпрянувшего Пса — и Рысь, которую он пытается размашистым движением загрести в охапку или схватить за локоть, чтобы тоже оттащить от обрыва. Она не дается, вырывается, кричит.
Это красиво. Бурление и хаос удаляющегося бывшего моря, и мелодией вплетенной струны — ее хрустально звенящий голос:
— Тим-м-м-ммм!!!
А издалека на них, развернувшись ко всем лицом, смотрит писатель.
Спасский случайно ловит его взгляд и опускает глаза.
№ 27, полулюкс, южный
Выдержка и честь, в такт шагов твердила про себя Рыська, выдержка и честь. Мы скоро дойдем. Только не давать слабину, не показывать виду. Выдержка и честь. Выдержка и честь.
Пес ковылял, подволакивая ногу, и громко матерился. Он сам был виноват, от начала и до конца, это понимали все — но все-таки было так страшно в тот момент, когда показалось, что этот реконструктор его… Громадный меч из прокатной стальной полосы. И абсолютное, чистое, как дистиллированная вода или, скорее, хорошая водка, безумие в глазах. Но и сам Пес ни разу не умнее. И ему, дураку, повезло.
Нам повезло всем, думала она, оборачиваясь на Контессу и Белору, отставших, бредущих позади, они еле тащились по жухлой траве, чуть в стороне от грязной разбитой дороги, и подбирали высоко, до колен, промокшие подолы платьев. Первые полтора часа Контесса еще героически подставляла хромому Псу свое округлое бархатное плечо. А Белора жалась к Тиму, который еще тогда, с самого начала, взвалил на себя их толстые, как сытые гусеницы, сумки фестивальных шмоток. Рыська тайно ждала, когда он догадается бросить к чертям все это барахло. Но Тим шагал впереди всех, широко расставив руки с набитыми сумками, и мандолина за его спиной при каждом шаге стукалась об огромный рюкзак.