Кровь снова встречала кровь. Кровь узнавала кровь. Кровь принимала кровь.

Обломанные, оборванные края бреши тянулись друг к другу. Зияющее пространство между ними уменьшалось на глазах.

Тёмный туман Шоломонарии уходил из озёрной воды и втягивался обратно, не желая оставаться по ту сторону закрывающегося прохода.

— Гу-хать-яп-паш… — продолжал вещать магистр на давно забытом языке.

Дыра стремительно затягивалась. Слова Бернгарда становились глуше, тише. И к Эржебетт приходило понимание: ведь это — всё, ведь это — конец. Конец всего, что было раньше. Той, прошлой жизни конец. Бесповоротный.

Она — не туман, у которого ещё есть шанс вернуться.

Когда брешь исчезнет, проход утратит всякую власть над рудной чертой. Проклятый Проход больше не откроется сам и не раздвинет озёрных вод. И ей, Эржебетт, — не пройти сквозь сплошную стену, не вернуться назад. Она — отрезанный кусок, она — отсечённый ломоть этого мира.

И заброшенный в мир иной — неведомый и жуткий.

Взломает ли она кровавую границу вновь, если магистр запрёт её сейчас? Сможет ли? Достанет ли ей сил и умения? Хватит ли памяти не забыть нужных слов и холодного разума не перепутать запомненное?

«…яп-паш…» — уже едва-едва слышно пробивалось сквозь мёртвые воды.

И — главное — успеет ли она услышать всё, что должно? Разберёт ли в стихающих, глохнущих звуках суть заветной формулы?

Когда длинное путанное заклинание произносила мать — Эржебетт не разобрала и не запомнила древних слов. Не до того было, пока материнская кровь текла в воду. А сейчас… Сейчас у неё — последний шанс. Услышать, узнать, запомнить.

И если не воспользоваться этим шансом…

Прежняя жизнь оборвётся. Вся, от и до. Навсегда. И связь с родным миром — тоже.

А прежнего было жалко. А нового не хотелось вовсе. Тем более того нового, что ждало за спиной раззявленной пастью Проклятого Прохода.

И ничего ведь уже не изменить!

Ох, как жаль! Безумно жаль было себя, такую одинокую, брошенную, обречённую… Вероятно, именно эта жалость к себе самой и подтолкнула Эржебетт.

Жалость, а ещё страх. Жуткий, звериный.

— Пакх-тью-эф-фос… — Бернгард, не торопясь, сосредоточенно выводил словознаки и словозвуки магической формулы.

«…фос…» — совсем уж тихо, на грани слышимости, доносилось сквозь озёрную гладь.