Сокольник уже вскочил и обрывал остатки гобелена. Временами ему попадались куски подлиннее, а те, что он вытащил из-под обломков, даже казались попрочнее. Потом он разложил их на полу, и Алон кинулся помогать.

У них получилось четыре-пять слоев длиной с рост Тирты. Девушка понимала, чего они хотят, и знала, что у них ничего не получится. Но еще она понимала, что они не собираются уходить, бросив ее. Быть может, попытка переместить ее принесет быструю смерть; сейчас Тирта желала этого сильнее всего на свете.

Наконец они справились с задачей, и Нирел встал над ней. Тирта прикусила губу так сильно, что почувствовала вкус крови. Она собрала последние силы, чтобы не кричать от боли. Сокольник опустился на колени, и Тирта почувствовала, как он медленно просовывает руки ей под плечи. И на нее накатила такая волна боли, что все предыдущие страдания показались ничтожными по сравнению с нею.

– Моя… сумка… – проговорила она одними губами, и, должно быть, Алон снова услышал ее первым, потому что она увидела быстрое движение его рук. – Мешочек… с… – Ей пришлось сглотнуть, прежде чем вытолкнуть из себя последние слова. – Со знаком дракона… высыпи все… мне… в рот.

Это была последняя милость, на которую она могла надеяться. Это зелье было таким сильным, что его требовалось использовать очень осторожно. Проглотить все содержимое мешочка – все равно что призвать смерть. Пускай она придет поскорее и освободит спутников от нее.

Алон открыл пакетик, поднес к ее губам и вытряхнул сушеные листья ей в рот; они легли на язык пригоршней пыли. Тирта поперхнулась, попыталась проглотить их, подавилась, но изо всех сил старалась протолкнуть зелье в желудок. Ну да, его же используют как отвар. Тирта даже не знала, сколько времени потребуется траве, чтобы подействовать, если проглотить ее вот так, в сухом виде, но надеялась, что зелье все же сработает.

Боль не отступала, но Тирта продолжала, несмотря на терзания, заталкивать в себя листья и судорожно пытаться проглотить их. А потом мир затянуло алой пеленой – изломанное тело не выдержало, и девушка наконец-то погрузилась в благословенное ничто.

А потом она ощутила вместо тела ту свою сущность, которая прежде отваживалась проявлять себя лишь в снах и прозрениях. Избавление от боли принесло такое облегчение, что некоторое время она и думать не могла ни о чем другом. А потом пришло то, что, как давно предполагал род людской, могло лежать в конце Долгого пути – истинная свобода.

Но только она не была совсем свободна. Девушка смутно различила сквозь облегчение рывок каких-то уз. Она тут же воспротивилась. Разве гис может действовать за порогом смерти? Как могло оказаться, что она все еще в ловушке? Тирта ощутила страх, а затем и ярость, и ярость эта была подобна пламени, охватившему ее внутреннюю сущность. Нет! Она не станет отвечать никому и ничему!