Она догадалась, что Алон старается говорить вслух, потому что тот, кого призвал лорд, или он сам, напрягая силы для призыва, могут почувствовать соприкосновение их разумов. Но она не могла ответить. Да и не хотела. Это больше не ее битва. Скорее, это ловушка, в которой ее удерживают и из которой она хочет освободиться.

Шум стих, а потом между светом очага и ее телом снова встала какая-то тень.

– А что теперь делать с мальчишкой, господин?

– Проследи, чтобы он был надежно связан, и положи куда-нибудь в безопасное место, – последовал мрачный ответ. – Сейчас не до новых попыток.

Алона подняли с ее тела и куда-то унесли, мальчик безвольно свисал с рук охранника. И Тирте снова дозволено было погрузиться в благословенное ничто.

Потом ее пробудила боль – воспоминание о боли, потому что та, казалось, уже не была ее частью. Однако же она влекла эту боль, словно досадное бремя, которое приказано было нести. Неохотно расставшись с ничто, она посмотрела на мир. Над ней было небо, тусклое и серое, но дождь прекратился. Ее голова покачивалась из стороны в сторону, и временами она мельком видела всадников – в основном одного: он ехал рядом и вел в поводу пони, к которому ее привязали. Видимо, ее привязали к лошади таким странным образом – лицом вверх – из-за шкатулки, которую Тирта по-прежнему прижимала к груди; иначе ее никак и не повезешь.

Но девушка осознала не только то, что творилось вокруг, но и то, что происходило у нее внутри. В ней оживала не только боль, но и ее мысли. На этот раз она откликнулась не на зов Алона – скорее, на что-то иное, исходящее от…

Тепло! От шкатулки исходило тепло! Неужели она живая? Нет, не может быть. Это просто металл. Разве что в нем дремлет нечто такое, о чем она, Тирта, и не догадывается – некая разумная Сила… От Великих можно ожидать чего угодно, а Тирта не сомневалась, что предмет в ее руках когда-то принадлежал им. Эта вещь, лежащая у нее над сердцем, вещь, к которой прикипели ее руки, обладала сознанием. Голову Тирты снова подбросило, и девушка получила возможность взглянуть на собственное тело.

Да! Она держала шкатулку так же крепко, как в тот момент, когда впервые взяла ее в руки на Ястребином Утесе. Веревка, которой ее привязали к пони, обвивала еще и ее руки, как будто люди, перевозившие Тирту, не были уверены, что она действительно мертва, и думали, что она может очнуться и выбросить сокровище – возможно, куда-то туда, откуда они уже не смогут его извлечь.

Мертва? Ее сознание, ставшее чуть менее медлительным, впервые усомнилось в этом. Лекарство, которое дал ей Алон по ее настоянию, должно было принести целительный сон, но она проглотила огромную дозу. Возможно, зелье парализовало ее тело, избавило ее от боли – но позволило выжить. Мысль о том, что она может остаться в этом оцепеневшем состоянии навсегда, стремительная и мучительная, как удар меча, была хуже любой физической боли.