– Готов? ― спросил Серж, ехидно щурясь.

– Та женщина, с запрокинутой головой, сейчас упадет. Из груди торчит жердь, а мужчина в железном костюме на дальнем плане даже не собирается ее поддержать.

– Ее застрелил лучник, ― пояснил Серж очевидное, прислоняясь к тумбе с мраморным херувимом, держащим металлическое копье с острым наконечником.

– А при чем здесь взмывающий полупрозрачный голубь?

– Ты бы понял, если бы тебе включили душу, а так ты просто ходячий гроб из плоти, ― дерзко ответил он, проверяя кончиком пальца остроту копья. ― Не буду торопить. Выбирай, не отвлекайся на меня.

Ён, пройдя вдоль стены, увешанной притягательными в своей загадочности картинами, остановился напротив темного леса, сгустившегося вокруг костра. Безлистные ветки, через которые проглядывались ломтики луны, сплелись над сидящей на бревне парой. Озаренные пляшущим пламенем, их оранжевые силуэты, прижимаясь друг к другу, ежились под пледом. Ён знал только в теории об обжигающем свойстве огня; он никогда не был в лесу, но почему-то ощутил осенний холодок, заползший под пиджак; на лице заиграл теплый свет. Сделал шаг к костру ― осторожный шаг, чтобы не помешать скитальцам. Почти не дышал. Они сидели молча, безмятежно, окруженные напирающей тьмой. Им было не страшно в темной чаще, для них это приключение. Ёном овладела непонятная гармония, раскрепощенное чувство свободы и обволакивающий уют греющего костра под звездным небом. В этой примитивной простоте было что-то чарующее. Не то что ярко освещенные кабинеты внутри железобетонных башен, в которых загнанные мысли сосредоточены на перевыполнении плана.

– Ау! ― прервал раздумья Серж. ― Ты живой? Мне аж стало интересно, как долго ты будешь так стоять…

Он не слушал Сержа, найдя зрительный контакт с нарисованными людьми. Они смотрели с холстов, будто из параллельных реальностей, как живые, будто между ними и Ёном не было пролетевших столетий. Пронизанные переживаниями, разукрашенные палитрой из миллионов эмоциональных оттенков, они, со шрамами от роковых судеб, с посеревшими лицами от непосильных тягот, с осуждением смотрели на своих потомков, что идеально подобрали генетические блоки для своих красивых тел. Они осуждали вовсе не за безупречные пропорции, а за внутреннюю пустоту. Их потомки настолько увлеклись внешним видом, что позабыли о мире внутреннем ― или преднамеренно выпотрошили свое нутро от ненужных переживаний. Современное человечество представилось Ёну позолоченной рамкой, подложкой для гравюры, куском неотесанного мрамора, бесцветным витражом… Человекоподобный супергерой во плоти, не ведающий болезней и бед оживший миф, эталон безупречности, чья-то сбывшаяся мечта, результат запрограммированной эволюции, богоподобный венец совершенства, он, Ён Нгуен, по всем параметрам превосходящий гомосапов, ― это прозвище вдруг показалось вульгарным и оскорбительным, ― увидел в себе сплошной изъян. Он всего лишь жизнь на автопилоте, мясо с низкой калорийностью, дисциплинированная шестеренка корпоративной машины. Ему под силу вариационное исчисление, но недоступно восприятие чувств; он способен перезагрузить время на сотню лет, но не способен ощущать, как пролетают собственные годы; он, коллекционер одиноких вечеров, проживет вечно молодым еще полсотни ненужных лет, но никогда не познает ни дружбы, ни любви; ему не с кем будет коротать вечер, кутаясь в плед, сидя под дождем и слушая тишину. Он обречен быть предсказуемым, картонным персонажем низкопробного сценария для сновидения… «Нет, я не буду! Я стану кем-то», ― поклялся он себе.