Сергей прощупал зазоры и стыки, чтобы определить дует оттуда или нет. Задев какой-то скрытый датчик, он активировал голографическую панель. Система идентификации сообщила об ошибке авторизации и запросила пароль. Покопавшись в коммуникаторе, он отыскал ключ-код, сбрасывающий систему до заводских настроек. После ввода цифр дверь открылась.

Приступ тошноты ударил под дых. Посередине комнаты лежала распаханная плоть. Кишки, обломки ребер, вывернутая челюсть. Вонь еды на всех стадиях разложения. Из этого ассорти взбитых органов торчала труба, как десертная ложка, воткнутая в подтекший муссовый торт. Свидетелями, а может, непосредственными участниками кровавой мессы были два инопланетных уродца, притаившихся в дальней нише. В их фасеточных глазах, размером с тарелки, множилась кровавая жуть. Это были космические скафандры, которые он от страха принял за инопланетных чудищ.

Покойник. Кровища. Инопланетяне. В голове бабахнуло. Ища опоры, Сергей подошел к зеркалу. Уперся лбом, высматривая в своем отражении крепость духа, которую так хотелось обрести, чтобы внутренне быть похожим на родителя.

– Человек за стеклом, ― оживился всевидящий робот, вкатившийся следом.

– Отец, это ты? ― Сложив ладошки колодцем, Серж прильнул к зеркальной поверхности, через которую тщетно пытался заглянуть за отражение собственного глаза. ― С ним все в порядке? Что он делает?

– Стоит напротив и машет руками.

– Он видит нас!

Серж подышал на стекло, и на запотевшей поверхности вывел: «АПАП».

– Он кивает, ― подсказал механик.

Вход в зазеркалье, очевидно, осуществлялся через вращающийся цилиндр, на открытой стороне которого стоял забрызганный кровью поднос с водой и пищевыми батончиками. Когда цилиндр проворачивался, то закрывал одну сторону и открывал другую, таким образом предмет или человек оказывался внутри камеры или вне ее. Провернуть цилиндр вручную не удалось. Не придумав ничего толкового, Серж, еле сдерживая приступ рвоты, вытянул из мясного пюре обрубок трубы и шарахнул им по стеклу. Гудящая труба, окропив зеркало алыми брызгами, выскользнула из рук. Ни трещинки, ни вмятины.

– Шуруповертик, сможешь разбить?

– Бронированное стекло-экран поддается атомарной резке.

– Так разрежь.

– Это энергозатратная процедура, моих батарей может не хватить.

– Все равно начинай.

Клешни-зажимы сменила липучка, которую робот прикрепил к зеркальной глади. Резак завращался. Вгрызаясь в атомную решетку, скальпель слой за слоем углублялся в толщу стекла, сея вокруг горячую хрустальную пудру.

Пока механик вскрывал аквариум, Серж изучал единственный предмет мебели. В нижних ящичках стола нашлись кипы пронумерованных детских фотографий. Мальчики и девочки жизнерадостно улыбались и всячески дурачились, шлепая по пальцу того, кто держал динамичное фото, или строили смешные рожицы. Дети были похожи друг на друга, как родные брат и сестра. В верхнем ящичке, среди пищевых батончиков прикорнул штык-нож. Грозное на вид оружие с зазубринами и обтекаемой рукояткой, в которой давным-давно закончился заряд, принадлежал отцу. Подаренный братом нож неспособен разрезать даже тонкий лист металла, зато был незаменим в быту. По словам дяди Миши, трофей был захвачен им в неравной схватке с военным. Как именно ― неизвестно, так как при каждом пересказе версии разнились. Скорее всего, Мышь попросту нашел его. Теперь понятно, почему арестовали отца. Где это видано, чтобы вооружённый до зубов сапиенс разгуливал по городу?